Сенсация
Шрифт:
— Могу ли я видеть эсмаильского генерального консула?
— Вы из газеты?
— В каком-то смысле — да.
— Входите. Это я. Как видите, персонала у нас пока не хватает.
Генеральный консул провел его в комнату, которая когда-то была швейцарской. На стенах висели фотографии негров в военной форме и в парадной европейской одежде. Образцы тропической продукции были представлены на столе и книжных полках. Еще в комнате находились: карта Эсмаилии, конторский мебельный гарнитур из восьми предметов и радио. Уильям сел. Генеральный консул выключил музыку и начал говорить.
— Борьба патриотов Эсмаилии, — сказал он, — это борьба цветных
Он говорил около двадцати минут. Черные, с розовыми ладонями, похожие на плавники кисти рук, выступающие из лиловых манжет, взлетали и шлепались о стол.
— Кто построил пирамиды? — спрашивал он. — Кто изобрел кровообращение организма?.. Африка — африканскому рабочему. Европа — африканскому рабочему. Азия, Океания, Америка, Арктика и Антарктика — африканскому рабочему!
Наконец он замолчал и стер с губ полоску пены.
— Я хотел бы получить визу, — робко сказал Уильям.
— А-а, — сказал генеральный консул и снова включил радио. — Вносите залог в пятьдесят фунтов и заполняйте анкету.
Уильям поклялся, что не сидел в тюрьме, не болеет заразными и дурными болезнями, не имеет намерений остаться в Эсмаилии на всю жизнь, не собирается свергнуть существующий политический строй, внес залог и был вознагражден штампом на первой странице нового паспорта.
— Желаю приятного путешествия, — сказал генеральный консул. — Говорят, это очень интересная страна.
— А разве вы не эсмаилец?
— Я? Конечно, нет. Я выпускник Баптистского колледжа в Антигуа. Но борьба эсмаильских рабочих — это борьба негритянских рабочих во всем мире.
— Да, — сказал Уильям. — Да. Наверное, так оно и есть. Большое спасибо.
— Кто открыл Америку? — обратился к его удалявшейся спине консул голосом, который легко перекрыл звуки радиоконцерта. — Кто выиграл мировую войну?
3
Конкурирующее представительство занимало более просторное помещение в одной из гостиниц Южного Кенсингтона. Из его окна гордо свешивалось белое полотнище с золотой свастикой. Дверь в номер отворил негр, одетый в белую шелковую рубашку, бриджи из оленьей кожи и охотничьи сапоги. Он щелкнул шпорами и вскинул руку в древнеримском салюте.
— Мне нужна виза.
Псевдоконсул провел его внутрь.
— Вам придется несколько минут подождать. Дело в том, что представительство открылось недавно и у нас еще кое-чего не хватает. Визовую печать принесут с минуты на минуту. Позвольте мне пока ознакомить вас с положением дел в Эсмаилии. Его часто искажают. Так, например, евреи из Женевы, живущие на русские деньги, распространили слух, что мы — черная раса. И таковы невежество, легковерие и пристрастность порочных европейских стран, что этот нелепый слух был подхвачен прессой. Прошу вас не верить ему. Как вы сами вскоре убедитесь, мы — чистокровные арийцы. На самом деле мы первые белые колонизаторы Северной Африки. То, что Стенли и Ливингстон сделали в прошлом столетии, наши эсмаильские предки совершили в каменном веке. Разумеется, много лет находясь под тропическим солнцем, они приобрели здоровый, в некоторых случаях даже темный загар. Но все авторитетные антропологи…
Уильям мял в руках паспорт и с тоской думал о ленче. Был уже второй час.
— Теперешнее так называемое правительство, стремящееся уничтожить
Раздался стук. Псевдоконсул подошел к двери.
— Из писчебумажного магазина, — сказал голос, за которым стояло несколько поколений кокни. — С вас четыре шиллинга восемь пенсов.
— Спасибо… Вы свободны.
— Давайте четыре шиллинга восемь пенсов, или я ее опять унесу.
Последовала пауза. Псевдоконсул вернулся в комнату, где сидел Уильям.
— Оформление визы стоит пять шиллингов, — сказал он.
Уильям заплатил. Псевдоконсул вернулся с резиновой печатью, бренча четырьмя пенсами в карманах бриджей.
— Вы увидите в Эсмаилии памятники нашего славного прошлого, — сказал он, беря паспорт. — Я вам очень завидую.
— А разве вы не эсмаилец?
— Конечно, эсмаилец. По крови. Но мои предки давно переселились оттуда. Я вырос в Сьерра-Леоне.
И тут он открыл паспорт.
4
Колокола Сент-Брайда пробили четыре, когда, плотно поев, Уильям вернулся в «Мегалополитан».
— Ох, Таппок, Таппок, — сказал мистер Солтер. — Вам давно следовало быть на аэродроме. Что случилось на сей раз?
— Он сжег мой паспорт.
— Кто?
— Консул Патриотов.
— Почему?
— В нем стояла виза Предателей.
— Понятно. Как некстати. Если об этом узнает лорд Коппер, он будет весьма огорчен. Давайте пойдем к советнику по иностранным делам и спросим, что теперь делать.
На следующий день, вооруженный двумя паспортами, Уильям улетел из Кройдона на специальном самолете.
5
Летел он не один.
Пропеллеры гудели. Летчик бросил на землю сигарету и поправил шлем. Стюард закутал ноги Уильяма одеялом и нежно положил ему на колени комочек ваты, флакон с нюхательной солью и пустой бумажный пакет. Убрали трап. В этот момент от здания на краю летного поля отделились три человека и быстро направились в сторону самолета. Один из них был одет в длинный плащ песочного цвета. Козырек его клетчатой кепки был надвинут на глаза, высоко поднятый воротник защищал лицо и шею от урагана, поднятого пропеллерами. Он был маленького роста и шел торопливым шагом, но все равно было ясно, что это очень важная персона, чем-то неуловимо напоминавшая пекинеса-медалиста. Это впечатление усиливалось необычайным почтением, с которым к нему относились его спутники: гигант с солдатской выправкой, несший портфель, и высокопоставленный служащий авиационной компании в форме.
Служащий подошел к Уильяму и, напрягая голос, попросил у него позволения посадить в самолет еще одного пассажира и его слугу. Имя пассажира заглушил рев мотора.
— Мистер… Вы, конечно, знаете, кто он… единственный самолет… просьба из очень высоких кругов… бесконечно признателен… до Ле-Бурже.
Уильям сказал, что согласен, двое мужчин молча поклонились и заняли свои места. Служащий исчез. Маленький человек изящным движением заложил уши ватой и поглубже уселся в кресло. Дверь закрылась. Механики остались на земле. Самолет двинулся вперед, скрипя и подпрыгивая на неровной поверхности взлетной полосы, набрал скорость, перестал подпрыгивать, оторвался от земли, взмыл над чадом городских улиц и очень скоро завис, как бы вовсе без движения, над Ла-Маншем. Далеко внизу плыл пароход, и след от него лежал на яркой воде, как полоска дыма на ясном небе. Сердце Уильяма, взмывшее ввысь, ликовало, как ласточка.