Сентиментальное путешествие
Шрифт:
А фронт обнажался, обнажался от солдат, как Таврический сад от листьев в осенний ветреный день.
Национализм – армянский, грузинский, мусульманский и даже случайный здесь украинский – цвел пышными цветами ярких шапок и штанов на всех улицах, а в газетах – шовинистическими строками.
Не видно было только национализма великорусского, он проявился в форме озлобленного саботажа.
Помню русскую кухарку на улице; она смотрела на какие-то войска, или, вернее, отряд в пестрой форме, идущий по улице, и говорила:
«Что,
Образование Закавказского правительства, как я это видал уже на фронте, очень усилило тягу солдат домой, дав ей новый мотив.
А образовано было правительство не от радости, а с отчаяния.
В обращении с большевиками местные люди старались перенять приемы большевиков.
Когда на фронтовом съезде оказалось, что большевики имеют свыше половины голосов, то съезд раскололся, а меньшая половина была признана национальными властями правомочной.
Но, конечно, фронтовой съезд армии, пробегающей мимо, не был авторитетен.
С организацией национальных войск дело обстояло так.
Офицерством город был переполнен.
Даже в Киеве, при Скоропадском, я не видел такого количества серебряных погон.
Солдатские же кадры создавались с трудом. Особенно туго шло дело у грузин.
Из грузинских войск вполне боеспособны были только части Красной гвардии, организуемой из партийных меньшевистских кадров.
Во всяком случае, и армянские войска – правда, наспех собранные дружины – поразительно быстро потеряли Эрзерумскую крепость.
Дело осложнилось тем, что между армянами и грузинами существовало много спорных вопросов.
Территориальное их разграничивание было почти невозможно.
В это же время образовались опасные для всех мусульманские части из превосходного в боевом отношении материала.
На них косились, но сделать ничего не могли.
Кавказ самоопределялся.
Спектакль «Россия» кончался, всякий торопился получить свою шапку и платье.
Военно-Грузинская дорога была занята ингушами и осетинами, которые ловили автомобили, составляя из них коллекцию.
Черкесы спустились с гор и напали на терских казаков, уже лет сто или больше сидевших на их земле.
Грозный был осажден.
С гор Дербента спускались люди на Петровск.
Татары посматривали на Бакинскую железную дорогу, пока еще охраняемую регулярными мусульманскими частями.
В Елизаветполе и других местах, где было можно, татары резали армян. Армяне резали татар.
Кто-то резал русских переселенцев в Муганской степи.
Русский центр в Тифлисе, маленький захудалый центрик, хотел послать в Мугань вагоны с оружием.
Но украинцы, которые имели в Тифлисе свой отряд, заявили, что 75% поселенцев Мугани – украинцы и что посылка им оружия со стороны русских есть факт насильнической обрусительной политики, и задержали
Муганские переселенцы были вырезаны беспрепятственно, так что теперь нельзя установить их национальности, даже путем плебисцита.
Отношение к русским проезжающим эшелонам было такое. Сперва их не трогали.
Мусульмане иногда останавливали поезда и требовали выдачи армян. На этой почве иногда происходили бои.
Потом слухи из Персии, с одной стороны, стрельба наших из вагонов и наша очевидная слабость раздразнили аппетиты, и начали уже устраивать крушения и русским эшелонам. Но сперва я докончу о том, как ушли наши войска из Персии.
В декабре или в конце ноября я был в Киеве, в гетманских войсках, что кончилось угоном мною броневика и грузовика с пулеметом в Красную Армию. Но об этом и о странных перестрелках на Крещатике, и о другом многом странном когда-нибудь после.
Одним словом, здесь, в Киеве, я нашел Таска. Лежал он в нетопленой квартире и еле говорил: у него была чрезвычайно сильная ангина.
Петлюровцев и гетманцев он ненавидел одинаково сильно. Странно было видеть такого энергичного человека не в деле.
Вот что он мне рассказал.
Штаб перевели на линию железной дороги.
В то время когда наши войска отходили из Урмии, персидские казаки напали на нас. В бою приняла участие часть жителей. С нашей стороны дрались айсоры. Ага-Петрос поставил пушки на Еврейской горе и уничтожил часть города. Персидские казаки были вырезаны, причем погиб Штольдер – их командир – и его дочь; зять Штольдера застрелился.
В горах наши войска, уже демократизированные, с выборным началом и с полками, обратившимися в комки, были окружены курдами. Около Волчьих ворот горели вагоны. При свете их было видно, как нападающие, отняв от какого-нибудь нашего убитого солдата винтовку, дрались из-за нее между собой.
Когда взошло солнце, то вся местность вокруг оказалась покрытой трупами.
Нечем было топить костры, жгли белье и ковры, поливая их нефтью.
Несколько слов о белье. Мы просили в свое время, чуть ли не со слезами, у корпусного интенданта достать белье для армии. Нужда была очень острая. Нам отвечали – нет. Все вышло.
А потом, когда добрались до складов, белье оказалось. Спрашивали: что это? «Это неприкосновенный запас».
Это был неприкосновенный запас косности.
Его и жгли.
Мука и масло были. Срывали железо с крыш домов, пекли на этих листах блины.
Не было вагонов – сбросили с платформ цистерны.
Не было паровозов. Таск сам поехал за ними в Александрополь, взяв две роты солдат. Там дали что-то 8 или 10 штук.
Нужно было ехать обратно. Солдаты говорят: «Не хотим». – «Как не хотите, ведь товарищи ждут». – «Не хотим». Машинисты сказали, что они попытаются поехать и без охраны.