Сепсис
Шрифт:
— Ну есть, — насупился и насторожился паренек.
— А тебе не интересно, с кем она общается, в какой компании тусуется? А?
— Интересно. Но она мне все сама рассказывает.
— Уморил! — негромко расхохотался Павел, утирая несуществующую слезу из бесчувственных глаз. — Она тебе расскажет… В общем так, парень: вот аппарат, устрой ему вот этот номер. Микрофон убери. Оставь только слуховой динамик.
— Да не имею я права, — уже молил взятый измором техник. — Там СИМ-карта установлена. Она как ключик: только к этому аппарату подходит.
— А у меня есть универсальный ключик. Ко всем аппаратам. Называется СИМ-СИМ-карта. Помнишь — «Сим-сим, откройся!».
А назавтра Павел уже посадил на этот телефон специально нанятого технаря. С этого часа все телефонные разговоры Влады записывались.
Влада открыла глаза и осторожно повернула голову: казенные стены, неузнанные, но чем-то знакомые запахи… Сознание возвращалось к ней постепенно, словно выползая своими объемами из тумана. «Белая стена… Лежу на постели, но в одежде… Запах… Что он напоминает? Ах да, аптеку… Или нет, кабинет врача… Боже! Врача! Даня!!! Даня ведь в больнице! Ему нужна кровь! Надо сдать кровь!..» Она быстро встала, покачнулась — голова была тяжелой и непослушной. Но Влада уже не считалась с неудобствами. Толкнув дверь, оказалась в каком-то коридоре — длинном и тихом. Ей навстречу уже спешила девушка-медсестра и какой-то мужчина с бородкой в белом халате.
— Ничего не понимаю! — бесился Алексей. — Похоже на похищение… Но странное, непонятное!.. А если не похищение, тогда что?! Не понимаю, Генрих, ничего не понимаю.
— Ты не спрашивал у врачей, с ней… ничего… Ну с ней все в порядке?
Алексей гневно скривил губы и сломал сигарету.
— Если ты имеешь в виду, что изнасиловали или мучили — нет. Слава Богу, никаких признаков. Укол только сделали — врач сказал, какое-то сильное снотворное. Укол — единственное насилие… Суки, падлы! Если бы они с ней что-ни-будь…! Ох, мрази!!! — Схватив пепельницу, он грохнул ее об пол. Опомнившись, подошел к спальне и заглянул. Но Влада успокоенно спала, прижав к себе Даню.
Алексей налил себе полный фужер — то ли водки, то ли коньяку — и ожесточенно выпил.
— Что-то не срослось в их планах. Кто-то им помешал?… Вроде бы они здесь дрались… Или ее тащили. Вон — стекло на двери разбито. Не само же оно лопнуло! И Лорд почему-то весь в крови. Этого лоха зачем же было уродовать? Он же мухи не обидит!
Снова налил Алексей, снова выпил безоглядно.
— Может, у них между собой какой-то базар вышел? Ведь дрались, точно дрались! Стекло здесь толстое, от резкого движения не сломается. По нему нужно ударить, крепко ударить, чтобы разбить… Погоди, а может это Влада разбила, чтобы шумом людей привлечь?.. Хотя нет! Кого этим звяканием привлечешь? Ничего я, Генрих, не понимаю. Ни-че-го! Влада еще в полусне: одно помнит, другое нет… Вот что, Геник, она ничего не должна знать… Ну что уставился? Не надо ей знать всего этого. Скажем, что потеряла сознание и все это ей при… привиделось. Так надо: она же такая впечатлительная! Надо оберегать ее от стрессов.
То, что Павел провалил хорошо организованную операцию, понимал он сам. Это была уступка сердцу. Роскошество, которого Фауст не позволял себе со времен юности. Понимал это и Донской.
— Что теперь, Павел Александрович? — ехидничал он. — Давай твой план, только теперь подключим побольше народу, чтобы…
— Закройся, Дон! — огрызнулся Фауст, но тут же опомнился: — Извини, не сдержался я что-то. Ладно, моя вина, я сам разберусь… «Медиков» этих отправь на Средиземное. Пусть понежатся. Это — помимо
— Машину сразу же окунули в водохранилище. Пока найдут… А что с Бравиным будем делать? Он-то теперь насторожен! Кто предупрежден, тот вооружен. И мы же его вооружили! — не преминул упрекнуть Дима.
— Дон, друг мой, давай договоримся: если я предпринял акцию, значит, я ее оплачиваю. И любые коррективы, которые вношу я, — не обсуждать. О’кей? — ввернул любимое словцо Дона. — Тебя никто инициативы не лишает, но только в делах, где общие деньги… Теперь о Бравине. Еще раз расскажи мне о вашей первой беседе с его туповатым партнером.
Выслушав, Павел сумрачно и задумчиво кивнул:
— Значит, сам Анатолий Иванович не против сделки? И земля на него оформлена. То есть Алексей Бравин — единственная преграда? Что же, придется… Пригласи ко мне Хохла.
Пока Дима связывался с Хохлом, Павел угрюмо смотрел в темень за окном. Человек, воспитанный на идеалах советской нравственности, он проглядел момент, когда в его сознании наступил этот перелом. Раньше главной ценностью для него, как и для большинства нормальных сверстников, была жизнь человека. А деньги? Деньги — это так: неосознаваемая необходимость. Как одежда. Как пища или вода. Они нужны, они просто необходимы. Но ни у кого не возникало и мысли, что деньги или еда важнее человеческой жизни! Бред же какой-то… А с какого-то момента деньги переместились на самый верх, воцарились на вершине Олимпа человеческих ценностей и оттуда безапелляционно диктовали приказы: этого убрать, того устранить, а этого обездолить… И главное — не схватывало спазмом сердце, не ужасалось сознание при мысли о том, что какого-то конкретного человека из-за денег надо… Как же: ведь деньги приказали! В ранней молодости Фауст был азартным преферансистом. Но когда понял, что игра отнимает много полезного времени, играть бросил. Карты бросил, но остался азартным игроком.
В комнату без стука, мягко и вкрадчиво вошел Хохол.
Неделю Жора Хохлов изучал «объект». Неторопливо, методично. Большой термос с кофе, бутерброды, упакованные в целлофан, приоткрытая пачка сигарет — все это было аккуратно разложено на сиденье машины с тонированными стеклами. Пока «объект» находился в офисе, очки — бинокль были подняты на лоб. На панели пристроился блокнот, в который Хохол время от времени вписывал одному ему понятные цифры и знаки.
В двенадцать сорок пять Алексей запер ящик стола. На часы не смотрел: мозг сам привычно руководил его действиями: ровно в час он сядет за накрытый Владой стол.
Как раз в это время подросток на велосипеде, не рассчитав скорости, завалился на бок. Велосипед юзом влетел под машину. Шофер Юра выскочил из машины и извлек пацаненка. Внимательно осмотрел: лихач, видимо, отделался легким испугом. Мальчик хныкал, приседая от боли, и держался за плечо. Юра встревоженно оглядел дверцу. Но машина не пострадала, даже царапины не было. Тогда озабоченный взгляд переместился на паренька.
— Ушибся?
Паренек кивнул, обиженно сдвинув брови. Охая, нагнулся и поднял велик.
— Может врача?
— Нет… не надо, — хныкал мальчик и, прихрамывая, повел велик.
Юра наклонился и снова осмотрел дверцу, затем, успокоенно хмыкнув, вернулся в кабину.
— Вот до чего доводят эти велосипеды и мотоциклы, — сварливо констатировала тетя Шура — уборщица. Ее сентенция была обращена то ли Юре, то ли внуку, который сидел рядом с ней на скамеечке. — Хотите внучков побаловать — конфет накупите, пирожных. А вот эти самокаты!.. Это же сплошной членовред.