Сэр Майкл и сэр Джордж

Пристли Джон Бойнтон

— Чепуха, милая моя! — Тим сел и взглянул на нее поверх булькающей трубки. — А кроме того, у меня есть новости. Прямо из Комси.

Она перестала делать то, чего она все равно не делала.

— А как вы узнали, что там происходит?

— Вы забыли, что я и там подвизался…

— Миленький, как же я могла забыть? Но вы отлично знаете, что они вас там не выносят. Каким же образом…

— Меня не выносили только заведующие отделами, — сказал Тим кротко. Он удивительно умел перебивать других, не повышая голоса. — А среди низших служащих

я был очень популярен. Более того — у меня в секретариате Комси работает Пятая колонна. Мой главный агент — я ее так называю для романтичности — звонит мне сюда и называет меня дядя Уолтер. Обычно еще до одиннадцати я получаю все сведения, но, разумеется, иногда мне их приходится расшифровывать самому.

— Какой же вы гадкий, гадкий человек, Тим! Не знаю, за что я вас так люблю. А может, и знаю? Так какие же у вас новости?

— Сэр Майкл еще больше расстроился, чем сэр Джордж, милая моя. Гордости в нем больше, вот почему. Мечет гром и молнии все утро. Многие там думают, что у их директора нынче особо скверное похмелье.

— Не понимаю, как она может рассказывать вам все это по телефону?

— А у нас простой код. Все, что она рассказывает дядюшке Уолтеру про свою собачонку, Майстру, относится к сэру Майклу Стратеррику.

Никола посмотрела на него недоверчиво.

— Не могу понять, когда вы врете, Тим, а когда нет. Только не говорите, что в этом участвует та девочка, которую вы им подсунули, эта Шерли Эссекс.

— Конечно нет. Куда ей! Я ее туда направил с совершенно другой целью. Нет, милая моя Никола, я только хотел вас утешить, что здесь у нас все благополучно — серенькое облачко по сравнению с их черной тучей. Так что перестаньте притворяться расстроенной.

— Все это прекрасно, но нам необходимо сделать что-нибудь в угоду старику Маунтгаррету Кемдену. Помочь, что ли, симфоническому обществу состряпать какой-нибудь музыкальный фестиваль в его честь — нет, упаси Бог!

Она стала деловито перебирать бумаги на столе, хотя ей следовало бы помнить, что такого старого лиса, как Тим, этим не проймешь.

— Тут появился некто Динерк, он переложил многие органные произведения Баха для полного оркестра — знаете, вроде Стоковского, бррр!

— Нет, милая женщина, тут я против вас. Мне это по душе.

— Тим, неправда! Такая вульгарность.

— Я люблю вульгарность в музыке, — сказал Тим, — а современный оркестр так упоительно шумит!

— Но так коверкать Баха! Попробуйте об этом сказать моему бедному Артуру — он просто задрожит и застонет, затрепещет.

Но на Тима это не произвело никакого впечатления. Артур был вечно хворый муж Никола, и, по глубокому убеждению Тима, конечно скрытому от Никола, этот Артур сам себе надрожал и настонал всякие немощи, которые завоевали ему незыблемую преданность Никола. Но как знать, вдруг у нее есть тайный любовник, какой-нибудь хамоватый скрипач родом из Бухареста или Одессы, который теперь летает сюда из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса.

— Пусть

ваш Артур думает, что угодно, а я люблю, когда Баха малость подперчивают.

— А я утверждаю, что вы, наверно, сто лет не были ни на одном концерте, старый вы обманщик!

— И не был, ваша правда. Но надо мной живут две девочки, и у них чудесный проигрыватель, вот они иногда и приглашают меня послушать. Не знаю, чем они зарабатывают на жизнь, — задумчиво продолжал Тим, — но иногда мне кажется, что они подрабатывают по вызовам…

— Тим, я вам не верю!

— А почему? В моем квартале живет всякий сброд вроде меня — чудесный квартал. Все мы там малость не в себе. Подо мной, в подвале, живет человек, который пишет грандиозную книгу, — доказывает, что мы превращаемся в машины. Я его мало вижу, он по вечерам уходит мыть посуду в каком-то большом отеле.

— Я вас уже не слушаю, — сказала Никола, — у меня груда работы, не то что у вас. Уходите, Тим, прошу вас, уходите!

В коридоре он наткнулся на Джералда Спенсера, и тот затащил его в отдел изобразительных искусств и минут пять не закрывал рта. Помощница Спенсера, мисс Уитгифт, маленькая толстушка в огромных очках на остром носу, походила на сердитую сову. При такой совиной наружности, да еще рядом с длинноносым и длинношеим Спенсером, измученно кривящим губы, она, да и он, напоминали Тиму Кемпу персонажей Иеронима Босха.

— Но вы со мной согласны, Кемп? Вы должны согласиться!

— Право, не знаю.

От удивления Спенсер вытянулся чуть ли не на фут.

— Как это вы не знаете? Но вы должны знать. Ведь я вам все объяснил.

— А я не слушал.

Персонажи босховского ада переглянулись.

— Ну, знаете ли… — начала мисс Уитгифт, но недоговорила. — Я, пожалуй, побегу, Джералд. — И она исчезла, как сердитая заводная игрушка.

— Кто ее заводит?

— Ну, знаете, Кемп, это уж слишком. Я бы не стал с вами говорить, но на заседании вы заявили, что были когда-то знакомы с Недом Грином.

— Да, сто лет назад. А разве вы говорили о Неде?

Спенсер стал вращать головой. Это было страшно.

— Да, я возражал против вашего тона, когда вы на заседании сказали, что сэру Джорджу лучше не встречаться с Грином по поводу выставки. Разумеется, я с восторгом взял бы это на себя — да, в сущности, именно я подал мысль организовать выставку Грина. Я и надеялся сам с ним побеседовать, но вполне понятно, что генеральный секретарь Дискуса имел бы гораздо больше весу.

Он говорил и говорил, а Тим вынул мундштук из трубки и стал его продувать. Спенсер прервал свою официальную трескотню и запротестовал:

— Послушайте, Кемп, не надо. Смотрите, какую вы развели грязь, какую вонь.

— Простите. Так вот, Нед Грин… — сказал Тим раздумчиво. — Если он не изменился в корне — а люди так не меняются, — то он с нашим сэром Джорджем никак не споется. Что я и пытался объяснить на заседании.

— Значит, по-вашему, я был бы…