Сэр Майкл и сэр Джордж
Шрифт:
— Переходим к следующему пункту повестки, — объявил сэр Джордж. — Да, кстати, почему нет мисс Уолсингем?
Все молча посмотрели на него, потом Кемп сказал:
— Ушла к зубному врачу. Он неожиданно позвонил, сказал, что может ее принять. Звонил при мне — я как раз был у нее в кабинете, вот откуда мне это известно.
— Вот как! Но ей следовало послать мне записку, хотя бы объяснить свое отсутствие.
— Она и послала — через меня. Это я виноват, — сказал Кемп, но ни по голосу, ни по виду нельзя было сказать, что он чувствует себя виноватым. — Забыл отдать.
Сэр Джордж сердито взглянул на него и снова, с сердцем и с натугой, занялся остальными пунктами повестки дня. Он готов был сорваться из-за чего угодно, но, к счастью, до конца заседания ему ни разу не пришлось
Заседание отняло все утро, и через десять минут после его окончания, наспех продиктовав кое-какие письма миссис Дрейтон, сэр Джордж мрачно прошагал в свой клуб на завтрак — словно римский генерал, вернувшийся от тевтонских племен. Мысль о Кемпе продолжала его тревожить. А когда он отмел эту мысль, его стали тревожить мысли о его супруге, Элисон.
Трудно было здравомыслящему человеку понять, почему Элисон со свойственным женщинам непостоянством и упрямством, подчиняясь какой-то минутной прихоти, какому-то неожиданному капризу, вдруг без всякой причины переменила свое мнение: раньше она защищала Стратеррика, называла соперничество между Комси и Дискусом мальчишеством, говорила, что сэр Джордж придает слишком большое значение и себе, и всему, что с ним связано. А теперь она ударилась в другую крайность — с утра до вечера уверяла его, что он проявляет чересчур большую терпимость к Стратеррику, что тот просто дутая величина, самозванец и все свое время, как она знает понаслышке, тратит на погоню за женщинами и что давно пора смести Комси и дать дорогу Дискусу, что сэр Джордж слишком покладист, слишком уступчив и никак не пускает в ход свой талант руководителя, полководца. И ее упреки повлияли на него: к примеру, во время сегодняшнего заседания он резко отказал этому композитору, этому несчастному Спайку Эндрюсу, решил лично переговорить с Недом Грином и свалил всю эту бодли-кобемовскую затею на Кемпа. И если бы у Элисон было настроение выслушать, он мог бы за обедом обрисовать ей в общих чертах это заседание. И все же он был вынужден сознаться в глубине души: не все шло, как надо, какая-то неопределенная неуловимая тень тревоги таилась в глубине его сознания, и в клуб вошел очень растерянный, почти что несчастный сэр Джордж, который тут же принял рюмочку сухого хереса от Уилкинсона, заместителя министра по топливу и электроэнергии.
4
Сэр Майкл скучал. Он ненавидел заседания и устраивал их лишь потому, что все старшие сотрудники Комси были большими любителями заседать. Не понимали они, дураки несчастные, что Лондон не то место, где важные дела решаются в официальных разговорах за столом: вся сила в Лондоне пускается в ход путем намеков, подмигиваний, подталкиваний, путем перешептываний в уголках клубных курилок и сонных реплик над второй чашкой кофе, после ленча. А они, в полной невинности, сидят, напряженно слушая, до самого конца повестки дня: тут и Дадли Чепмен, похожий физиономией на воскресный бифштекс, и Джим Марлоу, «финансист», который таращит глаза при распределении самой жалкой ссуды, словно отпускаются средства на постройку гигантской и совершенно бесполезной ракеты, и Сесил Тарлтон, деликатно принюхивающийся ко всем изобразительным искусствам, и Джеф Берд, добросовестный, надежный, неглупый, но безнадежно проваливающий любое мероприятие из-за полнейшего непонимания театральных деятелей, с которыми ему приходится сталкиваться. Тут и Эдит Фробишер, вся — греческий профиль и величественная глупость, и, наконец, Эдгар Хоукинс, похожий на сильно потрепанного боксера-легковеса и считающийся знатоком ранней китайской керамики; несмотря на неутомимые, непрестанные старания, он так же годился на роль заведующего отделом общественных сношений, как чья-нибудь тетушка, старая дева, да к тому же глухая. За спиной сэра Майкла, немного в стороне, ловя каждое слово, сидела его секретарша мисс Тилни, специально выбранная — сэр Майкл хорошо знал самого себя — за полное отсутствие
— Эдит, дорогая моя, — и сэр Майкл улыбнулся мисс Фробишер, — мы не только еще раз откажем этому Спайку Эндрюсу, но советую на этот раз отказать ему как можно резче, чтобы больше он к нам никогда не обращался.
— Да, директор, я знаю, он очень надоедлив. Кому и знать, как не мне. И мы уже дважды ему говорили, что ничего сделать не можем. Но все же мне кажется, не надо его обижать.
И мисс Фробишер, чьи классические черты никак не допускали возможности сморщить нос или надуть губки, с умоляющим видом склонила голову на правое плечо.
— Вы хотите сказать, что вам его обижать не хочется, Эдит? Отлично. Я возьму это на себя. Напомните мне, мисс Тилни, написать мистеру Спайку Эндрюсу короткое, но очень злое письмо. Что у нас дальше? Литограф для Сендерленда? Что это вы затеяли, Сесил?
Уже к концу повестки, расправившись единым махом с затяжным, как трясина, вопросом, касавшимся каких-то студентов из Пакистана, сэр Майкл с укоризной ткнул пальцем в Дадли Чепмена и воскликнул:
— Это вы поставили в повестку, Дадли? План Бодли-Кобем? Впервые слышу. Что это значит?
— Я навел справки, прежде чем вас беспокоить, сэр Майкл, — сказал Чепмен. — У нас есть возможность оттягать кое-что у Дискуса — они, как видно, здорово оплошали. Судя по письму, которое пришло к нам от леди Бодли-Кобем, виноват наш друг, Нейл Джонсон.
Он показал письмо, словно подтверждая, что не выдумал эту леди Бодли-Кобем.
— Письмо длинное, разобраться в нем трудно, так что, если угодно, я изложу самую суть.
— Да, да, только суть, Дадли, пожалуйста. Можете даже изложить суть сути! — И сэр Майкл глубже спустился в кресло, и лицо его стало еще более сумрачным, более благородным — жертва гибельных страстей, последний якобинец в изгнании.
— Как я понял, леди Бодли-Кобем очень богата — она вдова судовладельца, ей сильно за семьдесят. Живет отшельницей, страшная чудачка. Но она желает переговорить с нами о плане превращения одного из ее огромных владений, где она никогда не бывает, в своего рода общежитие для творческих людей. Она понимает, что потребуются огромные затраты, но готова внести значительную сумму, как только ее план будет официально принят. Вот уже больше года, как она препирается с Дискусом, и теперь обратилась к нам, потому что Дискус все время посылает к ней Нейла Джонсона, а она уже больше не может его выдержать.
— Значит, сам Дрейк с ней не сталкивался?
— Нет, он ее никогда не видел, она живет в Беркшире и в Лондон никогда не ездит. Кстати, поместье, которое она хочет отдать творческим работникам, находится в Дербишире, там как будто огромный дом. Пока нам об этом думать не стоит, но я твердо уверен, директор, что кому-то из нас необходимо с ней увидеться, тем более что с Дискусом она, как видно, покончила. Да, еще одно: женщин к ней посылать нельзя. Отказывается обсуждать свой план с женщинами. Леди Бодли-Кобем признает только мужчин.
— Думаю, вы все со мной согласитесь, что Комси должен прийти ей на выручку, пусть даже этот план кажется сумасбродным. — Сэр Майкл посмотрел на всех, ловя взгляды одобрения. — В конце концов до Беркшира рукой подать. Поездка займет полдня, не больше. Выйдет занятно, если Комси перехватит план, после того как Дискус потерял больше года, пытаясь что-то высидеть. Придется одному из нас атаковать леди Бодли-Кобем.
— Поехать надо вам, сэр Майкл, — сказала Эдит Фробишер. — Начинать надо с самого высшего уровня. Я уверена, что Дискус допустил ошибку именно в этом.