Серая скала (сборник)
Шрифт:
Осматривая лабораторию, мы пошли по коридору вправо от люка. Что находилось по левую сторону, было неизвестно.
Все эти факты не давали мне покоя. Что бы я ни делал, где бы ни находился, я постоянно старался представить замыслы фашистов, прятавших под землей такую большую лабораторию. Как назло, ни Рожков, ни Краевский ничего не давали о себе знать.
Несколько раз я пытался связаться с Краевским по телефону, но каждый раз получал ответ: «Только что вышел», «Уехал за город», или еще что-нибудь в этом роде Рожкову звонить я не мог — это было категорически запрещено.
Приходила в голову довольно естественная мысль:
Леночка заметила мое удрученное состояние и истолковала его по-своему.
— Тебе наверное, на охоту хочется, Сережа, — сказала она как-то вечером.— Что ж, ступай! Мне, кстати, нужно будет съездить в город на базар... Вот хоть завтра.
Я не знал, что ей ответить.
— Право же, сходи, — продолжала она. — Созвонись со своим Краевским и идите вместе. А я поеду в город.
Вечером я позвонил Артемию Ивановичу — и опять без толку: его не оказалось дома. Тогда я решил с утра отправиться к колодцу и посмотреть, что там делается, не ведутся ли поиски без меня. Я надеялся также встретиться с майором, поговорить с ним, растолковать ему, что приезд жены не должен отразиться на наших отношениях.
Ранним утром я с попутными машинами добрался до перевоза, откуда пешком по знакомым тропинкам дошел до колодца. Среди зелени кустов белела палатка. Возле нее шипел примус, на котором стоял большой медный чайник. В палатке на ворохе сена лежал сержант Совков с газетой в руках, рядом с ним стоял автомат. Он скучал в одиночестве: один из дежурных солдат заболел и ушел на медпункт, другой должен был прийти только к утру следующего дня. Никаких поисков не производилось. Майора не было.
Сержант встретил меня, как старого знакомого, и угостил чаем.
— А майор бывает здесь? — спросил я Совкова. Тот помотал головой:
— С тех самых пор и не видел. Занят, должно быть. А что?
— Да мне хотелось бы с ним поговорить. Сижу без дела, а между тем мог бы быть полезным.
Я был огорчен. Совков заметил это и участливо предложил:
— А вы напишите ему письмо, сегодня же со связным и отправим. Связного жду. — пояснил он, прихлебывая чай, — должен доставить сюда хлеб и газету. Старую-то надоело читать... У меня бумага есть и конверты. А если хотите, — добавил он, помолчав минуту, — спущу вас в колодец: ведь вы свой человек.
Я подумал: почему бы мне и в самом деле не попробовать пробраться в подземелье и самостоятельно не обследовать его? Майор этого ведь не запрещал. Сейчас он занят по горло — ищет украденную тетрадь инженера Пасько, а время идет. Может быть, мне повезет и я отыщу что-нибудь интересное. Тем более что никакой опасности нет: Совков остается дежурить наверху.
— А свечи найдутся? — спросил я.
— Штуки три могу выделить.
Я написал майору письмо. Сказал, что горю желанием продолжать работу под его руководством, что могу быть полезным в поисках тетради Пасько и не боюсь никаких опасностей. В конце письма я сообщил, что спускаюсь в колодец, чтобы продолжать обследование подземелья. Письмо вышло глупым по содержанию и хвастливым по тону.
Я запечатал его в конверт, оставил
— Когда вернетесь к колодцу. — сказал он. — постучите по цепи камешком, я услышу: бадья останется внизу.
На этот раз путешествие по водостоку показалось мне сущим пустяком, хотя и пришлось ползти по трубе ощупью, в полной темноте.
Добравшись до водосборного бассейна, я достал свечку из сумочки, которую осторожно нес над головой, зажег ее и без труда поднялся по лестнице в коридор. Здесь все было в том виде, как мы оставили: огарок у люка, брошенные нами ломики, веревки, оставленная майором фляжка. Я поставил свечку у люка и начал было обследование коридора влево, куда мы прошлый раз не успели даже заглянуть, как вдруг услышал лязг цепи и скрип ворота. Звуки доносились из трубы. Очевидно, они шли из колодца и были так ясно слышны, будто я стоял с ним рядом.
«Зачем Совков поднимает бадью? — думал я. — Сам же не хотел ее трогать. Говорил, что так мне будет удобнее. Странно...»
Я стоял и слушал, как постепенно замирает звон цепи, как гудит бадья, ударяясь о стенки колодца, как падают капли воды, стекающие с нее, и холодный страх подбирался к сердцу. Я убеждал себя, что это пустяки, что Совков мог забыть свое обещание, что появились причины, побудившие его поднять цепь, но не мог подавить в себе жуткое чувство. Нечто подобное должны ощущать узники при звоне ключей и стуке засова, навсегда запирающего за ними двери темницы.
Вдруг — сильный удар и громкий плеск воды. «Совков упал в колодец!» — промелькнуло у меня в уме. Не помня себя я прыгнул через люк в камеру и оттуда вниз, в водосток...
«Скорее! Скорее на помощь! Он утонет...»— торопил я себя.
Было слышно, как бурлит и плещется вода, и мне казалось, что несчастный барахтается в грязной жиже, силится выбраться и захлебывается...
Но тут я почувствовал отвратительный сладковатый запах ацетилена. Что это? Откуда сюда мог попасть карбид? В чем дело?.. Запах стал невыносимым. Дышать нечем! Сразу страшно заболела голова.
Скорее обратно наверх, что есть сил! Волны газа преследуют меня... Я задыхаюсь... Чувствую, что вот-вот упаду, и тогда — конец! Бегу по коридору, сам не зная куда, в полной темноте — свеча давно погасла... Натыкаюсь на стены, на столы... Куда-нибудь! Куда-нибудь, только бы подальше...
Вдруг каменные своды освещаются красным блеском, и я слышу приближающийся страшный рев, точно гигантский паровоз с чудовищными фонарями с громадной скоростью нагоняет меня. Огненный вихрь врывается, крутится, наполняет все помещение. Грохот! Звон стекла! Нестерпимый жар!
«Газ взорвался...» — мелькает последняя мысль. Я куда-то лечу и теряю сознание.
Глава XV ВЕРНЫЙ ДРУГ
Постепенно ко мне стало возвращаться сознание. Первым ощущением было, что меня качает и бросает из стороны в сторону, отчего мучительно кружится и болит голова, стучит в висках и тошнит. Казалось, я мчусь на автомобиле со страшной скоростью вниз, под гору, от мотора пахнет бензиновым перегаром, и этот запах меня душит. Я не мог вспомнить, как попал в машину, зачем и куда еду, и мучительно напрягал память. Сколько времени провел в таком состоянии, сказать не сумею. Может быть, несколько часов.