Сердца Лукоморов
Шрифт:
Он сделал шаг длинными ногами в сторону Царевны, захлопал крыльями и поднялся над островком, держа отчаянно дрыгающую лапами Царевну в клюве.
– Квакое безобразие!
– кричала испуганная Царевна, болтая перепончатыми лапами.
– Квакое насилие! Квак не стыдно!
Журка разжал клюв, и моя Царевна, кувыркаясь в воздухе, полетела вниз, отчаянно вопя на все болото:
– Кваааа! Квааааа!
Я представил себе, как она сейчас шлёпнется с высоты о землю, и не в силах видеть это, отвернулся. За моей спиной раздалось
– КВАААК!
Потом глухое:
– ШЛЕП!
Воцарилась мёртвая тишина. Я медленно повернулся к тому месту, куда должна была упасть моя Царевна, которой я совсем не желал зла. Но натолкнулся глазами на глаза и остолбенел, открыв рот.
Передо мной стояла
КРАСАВИЦА!!!
Да ещё какая красавица!
Слов не было: ни в сказке сказать, ни пером описать.
– Что замер?
– озорно усмехнулась Красавица, глядя мне в глаза насмешливым взглядом, в котором было неуловимо знакомое.
– Не узнаёшь?
И подмигнула мне зелёными весёлыми глазами.
Я не смог ничего ответить, онемев от неожиданности, только помотал головой.
– Не узнаёт!
– со смехом всплеснула руками Красавица.
– Квак же твак?! Законную жену не узнаёт!
И залилась звонким задорным смехом.
– Не может быть!
– ахнул я, с ужасом догадываясь, кто передо мной.
– Что не может быть?
– насмешливо склонила набок голову Красавица. Ты уж договаривай, мил дружок.
– Неужели ты та самая...
Я замялся, не зная как сказать. Не мог я обозвать лягушкой такую Красавицу! Язык не поворачивался.
– Что ж не договариваешь?
– продолжала насмешничать Красавица. Говори уж, что за "та самая".
Я упрямо молчал, быстро краснея.
– Ну что же, - притворно вздохнула Красавица.
– Не признаёшь ты меня. Насильно мил не будешь. Не захотел ты меня полюбить, что ж...
Она потупила глаза и развела руками, а сама едва сдерживала смех. Ей-то было смешно, а вот мне...
Представляете себе моё состояние?!
Красавица улыбнулась, подмигнула озорно, и сказала:
– Красота, парень, она разная бывает. Не всегда сразу видная встречается. Так что ты не торопись, не спеши с выводами, как тот Домовой...
– Какой Домовой?
– рассеянно переспросил я.
– Был такой Домовой, могу рассказать.
И она рассказала нам историю о Домовом, который оставался пустой дом сторожить...
Дело было осенью.
Осень стояла поздняя, того гляди, белые мухи полетят. Сидел Домовой на завалинке, подшивал к зиме валенки, а дратву - из бороды дёргал.
Хуже нет Домовому, вполне здоровому и живому, да чтобы остаться без дому. А с нашим Домовым, так и получилось, хотя жил он не на улице, а в нормальном для любого Домового жилище, в доме, в погребе под крылечком.
Только дом этот пустой стоял. Бросили дом хозяева. В город уехали. А что это за дом без жильцов? Одни
Нет, что ни говорите, а без хозяев дом - это вовсе и не дом даже. Так, недоразумение какое-то. Что в таком доме, скажите на милость, Домовому беречь-оберегать? Для кого? Ни Лихо от дома отваживать, ни любовь в дом приманивать. Уехали люди. И селиться никто не хочет. Что делать прикажете, когда всё поперек-набок? Уходить надо. Какой от Домового прок в пустом доме?
Вот и подшивал он валенки: не только к зиме, к холодам готовился, он в путь собирался. Долго терпел, ждал, надеялся, придёт кто-нибудь, поселится, станет жить в опустевшем доме. Нет, никто не пришёл, никто не поселился. Вот так теперь по всему и выходило, что пора Домовому в путь-дорогу собираться.
Подшил он валенки. Посидел на крылечке. Повздыхал. Сам себе пожалился на судьбу свою непутёвую, да полез обратно в подпол - спать до утра.
Чутко спит Домовой. Проснулся от каких-то звуков среди ночи. Чу! Половицы похрумкивают. Кто-то по полу: шорк-шорк, шорк-шорк.
Поднялся с постели Домовой, прислушался, точно: ходит кто-то. Вылез вверх по лесенке, приподнял крышку подпола, выглянул в щёлочку.
Выглянул и видит:
Ходит по углам Старушонка. Одежонка на ней невидная, старенькая. Сама из себя горбатенькая, да страхолюдненькая. Домовому-то что с того? С лица, чай, не воду пить. И так он возрадовался! Даже на свет божий вылез из подпола, позабыв, что домовым на глаза людям показываться, строго заповедано. Правда, любопытные и общительные Домовые сплошь и рядом эту заповедь нарушают.
Вылез он, глянул, Старушонка в уголке на скамеечке пристроилась, спит. Подошёл Домовой, откашлялся, тихонько в плечо торкнул и говорит:
– Ты, голубушка, не пугайся. Я не лихой человек, не разбойный. Я Домовой. Ты, как я вижу, Старушонка беспризорная, по свету скитаешься. Мы, Домовые, бесприютных сразу распознаём. По запаху. Они тоской пахнут. Так что ты, голубушка, оставайся здесь жить. Дом справный, а хозяева насовсем уехали. Я по хозяйству всегда чем-то помогу, коли надобность будет. Если не лежит у тебя душа навсегда оставаться, хотя бы зиму перезимуй. Чего зря по дорогам в морозы шастать? Не лето, замёрзнешь в одночасье. А здесь, смотри: и печь, и стены. Оставайся, а?
Старушонка отвечает на разлюбезные его речи:
– За приглашение твоё, конечно, благодарствуй, но остаться я никак не смогу. Нельзя мне никак в доме оставаться. Да и ты сам, если бы знал, кто я такая на самом деле из себя есть, не приглашал бы меня в дом.
– Нам, Домовым, всё едино, кто бы ни был. Человек же.
– В том-то и дело, что я и не человек вовсе. Я - Разлука. К кому прихожу - тех разлучаю. Мне нельзя без людей жить. Моё место около них. Я без людей засохну, завяну, да и помру вовсе совсем. Мне всегда кого-то разлучать нужно.