Сердца Лукоморов
Шрифт:
От таких её слов загрустил, загоревал Домовой. Ушёл в свой погреб, и спать там устроился от расстройства-горести. Только ему не спится никак, всё думу думает.
Небось, думает Домовой, тётка Разлука эта самая и его с хозяевами развела-разлучила. Она, конечно, кто же иначе? Встал он и тихо-тихо, как это Домовые умеют, выбрался наверх. Посмотрел - спит Старушонка. Подошёл шепотком, взял её на руки и отнес в погреб. Вылез поскорее, на крышку погреба сверху стол надвинул и сундук старый, чтобы вылезти не сумела Разлука эта. На сундук
Сидит Домовой на сундуке, думу думает. Думал так до утра, а утром стала Старушонка в крышку погреба потихоньку скрестись, Домового зовет:
– Открой! Никак меня запирать нельзя! Беда большая для всех будет, если не выпустишь!
– Вот уж дудки!
– отвечает Домовой.
– Это если тебя выпустить - беды не оберешься. А без тебя только полегчание людям. Мы, Домовые, так уж приучены, чтобы беду от людей отводить. Вот и я добро сделаю - людей от тебя, страхолюдины оберегу.
– Какая же я - страхолюдина? Тебе, часом, ничего не померещилось? Ты открой погреб, посмотри получше!
– Чего мне на тебя пялиться? Насмотрелся.
– Ты получше посмотрел бы. Вчера-то поздно, темно было.
И смеётся, главное. Ей в самый раз плакать, а она - смеется! И смех молодой такой, звонкий. Засомневался Домовой. Глядь-поглядь в щёлочку, ах ты, мать честная, богородица лесная! В погребе-то и взаправду не Старушонка вчерашняя страшенная сидит, а Девица красная. Да вся такая из себя красавица, что глаз не отвести. Ахнул Домовой: не иначе, как нечистый попутал! Давай скорее погреб открывать.
Вышла оттуда Девица красная, давай он перед ней прощенья просить:
– Ты прости меня, Девица красная, прости, раскрасавица! Померещилось!
– Ничего тебе не померещилось!
– смеётся в ответ красавица.
Обернулась она вокруг себя, опять в прежнюю, вчерашнюю Старушонку страшненькую превратилась.
Ахнул Домовой, за голову схватился:
– Да кто же ты есть, на самом-то деле?! Старушонка страшная, Девица ли красная?!
Смеется та в ответ:
– Я и то, и другое. Когда я Старушонка горбатая, все меня называют Разлукой, а вот когда Девица красная - зовут меня Встречей. Я - одна и обе сразу. Без разлук - встреч не праздновать, а без встреч - разлук не было бы. Вот так-то. А ты наперёд не торопись, прежде чем в погреб кого запирать надумаешь!
Рассмеялась звонко, и - исчезла, словно ее и не было...
Сидит Домовой на завалинке. На дорогу смотрит. Печку топит. Гостей ждет. Раз есть дорога - по ней кто-то обязательно приедет, или придет.
И потом: без разлук - встреч не празднуют. Так - то.
Закончила свой рассказ Красавица, спросила меня:
– Понял, к чему я тебе эту историю рассказала?
И опять смеётся.
– Да, парень, вот это ты попал впросак! Вот дела!
– присвистнул Черномор.
– Может быть, мне свою откуда-нибудь сбросить?
– Квак ты смеешь?!
– выпрыгнула из ближайших
– Разбросался! Тоже мне! Квак бы не твак! Нехороша я ему стала! Я тебя самого твак брошу, что у тебя последние волосы на бороде выпадут, кругом гладкий станешь.
– Да что ты, что ты, - поспешил успокоить её смущенный Черномор. Это я так, пошутил. Не стану я тебя никуда и ниоткуда бросать.
Лягушка немного успокоилась, а Черномор толкнул меня в бок.
– Ну что, нашли Красавицу? А ты сомневался! На нашем болоте всё есть! Раз такие, как я, красавцы водятся, почему бы и Красавице не найтись?
– Ладно, красавец, - хмуро перебил его я.
– Ты скажи лучше, что мы дальше делать будем?
– Как так - что делать будем?
– удивился он.
– Собрать совет быстро, раз все нашлись, кто нам нужен, да отправляться за Сокровищами, не откладывая, пока новый Судья должность свою обмывает, а Лукомор, то есть, Демон, в отлёте.
Глава шестнадцатая
Большой Совет
Совет наш оказался весьма кратким. Как только Черномор изложил суть дела, все оживились, обрадовались, словно их пригласили не в опасное путешествие, а на весёлую экскурсию с обещанием раздачи бесплатных пирожных.
Решили, что пойдут за Сокровищами: Черномор, Буян, я, Медведь, Царевна, Иван - Болотный Царевич, и скоморох Яшка.
Обжора и Вепрь огорчились, но спорить не стали. Остальные торжествовали.
Особенно бурно радовался Буян.
– Что это ты развеселился?
– прищурился на него Черномор.
– Ты хотя бы понимаешь, куда и на что ты идёшь?
– Куда - этого никто не знает, - весело заулыбался рыжий забияка.
– А вот на что - знаю. Я этого похода сколько лет жду, сижу в трактире, чай твой вприсядку дую, из ушей он у меня льется, лопну скоро от него. А моё дело - воинское, ратное. Мне ли на лавках отсиживаться?
Если бы Царь Тимофей не завещал дожидаться терпеливо своего часа, я давно бы на болоте поодиночке воинов Демонов бил, да слуг их, шемяк да малют в трясине топил. Скорее бы покончить с этим, да землицу пахать...
– Ты лучше скажи: готов ли?
– спросил суровый Черномор.
– Не позабыл воинское искусство?
– Я - от рождения Воин, у Царя Тимофея не зря тысяцким был, - гордо тряхнул рыжими кудрями Буян.
– Я службу знаю. Надоели мне эти Демоны - хуже горькой редьки. Пора их тряхнуть как следует!
– Готов ли ты?! Я тебя человеческим языком спрашиваю!
– грохнул палицей по столу рассерженный колдун.
– А я что отвечаю?!
– тоже рассердился Буян.
– Я сказал, что я Воин, а Воин всегда в бой и поход готов. Иначе какой же он Воин? Так, трактирщик...
Черномор, взбешённый его последними словами, неожиданно бросил через стол в лицо Буяну палицу с шипами. Я невольно отшатнулся, с ужасом представив, как булатные шипы рассекают и без того изуродованное шрамом лицо Буяна.