Сердца в Атлантиде

Кинг Стивен

— N — D, — сказал Скип. — И?

— Буквы означают nuclear disarmament [28] . Этот символ придумал Бертран Рассел в пятидесятых. Он нарисовал его на обложке своей тетради и назвал символом мира.

— Ловко! — сказал Скип.

Нат улыбнулся и утер глаза пальцами.

— Вот и я так подумал, — согласился он. — Очень даже.

Я опустил звукосниматель на пластинку, и мы стали слушать Фила Окса. Торчали от него, как говорили мы, атлантидцы.

28

ядерное

разоружение (англ.).

20

Гостиная в середине третьего этажа Чемберлена стала моим Юпитером — жуткой планетой с чудовищной силой притяжения. И все-таки в тот вечер я сумел ее преодолеть, снова проскользнул в телефонную будку и опять позвонил во Франклин. На этот раз Кэрол оказалась там.

— Со мной все нормально, — сказала она с легким смешком. — Просто чудесно. Один полицейский даже назвал меня малюточкой. О-ох, Пит, такая заботливость!

«А этот тип, Гилмен, он как о тебе позаботился?» — хотелось мне спросить, но даже в восемнадцать лет я понимал, что ничего хорошего из этого не вышло бы.

— Почему ты не позвонила мне? — сказал я. — Может, я бы поехал с тобой. Могли бы поехать на моей машине.

Кэрол захихикала. Мелодичный звук, но загадочный.

— Что?

— Я представила себе, как мы едем на антивоенную демонстрацию в машине с призывом голосовать за Голдуотра на бампере.

Да, пожалуй, это было бы потешно.

— Кроме того, — сказала она, — по-моему, у тебя и так хватает дел.

— О чем это ты? — Будто я не знал! Сквозь стекло телефонной будки и стеклянную дверь гостиной я видел, как большинство обитателей моего этажа режутся в карты среди клубов сигаретного дыма. И даже здесь, за закрытой дверью, я слышал пронзительное кудахтанье Ронни Мейлфанта. Мы охотимся на Стерву, ребята, мы cherchем la блядь noire, и мы выгоним ее из кустов!

— О занятиях или о «червях». Надеюсь, что о занятиях. Одна девочка с моего этажа встречается с Ленни Дориа — вернее, встречалась, пока у него хватало на это времени. Она называет ее адской игрой. Я уже совсем тебя запилила?

— Нет, — сказал я, не зная, пилит она меня или нет. Возможно, мне требовалось, чтобы меня пилили. — Кэрол, с тобой все в порядке?

Наступила долгая пауза.

— Угу, — сказала она наконец. — В полном порядке.

— А строительные рабочие…

— Практически одна ругань, — сказала она. — Не беспокойся. Нет, правда.

Но по ее тону мне показалось, что это не совсем правда. Очень не совсем. И еще Джордж Гилмен, чтобы беспокоиться. Я беспокоился из-за него и по-другому, чем из-за Салла, ее мальчика дома.

— Ты в комитете, про который мне говорил Нат? — спросил я ее. — В комитете сопротивления, так что ли?

— Нет, — сказала она. — Во всяком случае, пока. Джордж предложил мне присоединиться. Мы с ним в семинаре по точным наукам. Джордж Гилмен. Ты его знаешь?

— Слышал о нем, — сказал

я, судорожно сжимая трубку — казалось, я не мог разжать пальцы.

— Про демонстрацию мне сказал он. Я поехала с ним и с другими ребятами. Я… — она умолкла, а потом спросила с искренним любопытством: — Ты что — ревнуешь к нему?

— Ну, — сказал я осторожно, — он ведь провел с тобой целый день, так что, наверное, я ему завидую.

— Не надо. Он умен и даже очень, но кроме того — убийственная стрижка и большие-пребольшие бегающие глаза. Он бреется, но такое впечатление, что никогда не добривается. Приманка не он, поверь мне.

— А что?

— Мы не могли бы увидеться? Я хочу тебе кое-что показать. Много времени это не займет, но если я смогу просто объяснить… — на последнем слове ее голос задрожал, и я понял, что она вот-вот расплачется.

— Что случилось?

— Ты имеешь в виду — сверх того, что мой отец, наверное, не пустит меня к себе на порог, после того как увидит «Ньюс»? К субботе он, уж конечно, сменит замки. То есть если уже не сменил.

Я вспомнил, как Нат признался, что боялся, что мать увидит снимок его ареста. Мамочкин паинька и будущий стоматолог задержан в Дерри за демонстрацию перед федеральным управлением без разрешения. Какой позор, о какой позор! А папочка Кэрол? Ну, не совсем то, но почти. Папочка Кэрол как-никак сказал однажды «так держать», и вот пошел служить на фло-о-о-о-от».

— Он может и не прочесть заметку, — сказал я. — А если и да, так в ней фамилии не названы.

— Фото-гра-фия, — терпеливо сказала Кэрол, словно извиняя тупице его тупость. — Разве ты не видел ее?

Я начал было говорить, что лицо у нее повернуто от камеры и к тому же в тени, но тут же вспомнил ее школьную куртку с «ХАРВИЧСКАЯ ГОРОДСКАЯ ШКОЛА» поперек спины. Да к тому же он ведь ее отец, черт дери. Он ее и в полупрофиль узнает.

— Так ведь он может фотографии не увидеть, — неловко сказал я. — Дамарискотта ведь далеко, и «Ньюс» там могут не читать.

— И собираешься прожить свою жизнь вот так, Пит? — В голосе ее все еще было терпение, но явно на исходе. — Натворить что-то, а потом надеяться, что никто не узнает?

— Нет, — сказал я. Мог ли я озлиться на нее за эти слова, если Эннмари Сьюси все еще понятия не имела, что на свете существует такая вот Кэрол Гербер? Нет, конечно. Мы с Кэрол в браке не состояли, и вообще… но о браке же и речи не было. — Нет, не собираюсь. Но, Кэрол… ты же не обязана совать чертову газету ему под нос, верно?

Она засмеялась. Не так весело, как когда упомянула про мой бампер, но я решил, что даже грустный смех лучше, чем никакой.

— Этого не понадобится. Он узнает сам. Он такой. Но я должна была, Пит. И, наверное, я присоединюсь к комитету сопротивления, хотя у Джорджа Гилмена всегда такой вид, будто он малыш, которого застукали, когда он совал в рот то, что выковырял из носа, а хуже дыхания Гарри Суидорски во всем мире не найти. Потому что… дело в том… видишь ли… — Мне в ухо ударил ее бессильный вздох. — Слушай, ты знаешь, куда мы ходим курить?