Сердца в броне

Галкин Федор Иванович

С продуктами и боеприпасами теперь стало лучше. Чирков, освоив «дорожку», еще несколько раз ходил к своим и всегда возвращался с вещевым мешком, наполненным продуктами и ручными гранатами.

Несколько раз его подменял сержант Григорий Батыгин — танкист из другого экипажа, который добровольно вызвался помочь товарищам. Почувствовал себя лучше и Горбунов, хотя ноги все еще не позволяли ему занять место у орудия. Эту обязанность выполнял старшина Останин. Фашисты от своего бессилия приходили в ярость.

Атаки не прекращались ни днем, ни ночью. Фрицы

изматывали танкистов артиллерийским и минометным огнем, но заставить экипаж покинуть машину они так и не смогли.

Наступили семнадцатые сутки. После двух морозных дней снова началось потепление. С моря подул влажный весенний ветерок. А когда стало вечереть, небо очистилось от рваных туч, и на его темно–голубой лазури одна за другой замерцали звездочки.

— Ночь будет светлая, сегодня вылазка не удастся, — проговорил Тимофеев, наблюдавший в перископ.

— Не беда, проживем как-нибудь, запасы еще есть. А вот поспать было бы не так уж плохо, — щурил глаза Останин. — Пора бы фрицам и честь знать: сегодня мы три атаки отбили, довольно с нас. А, братцы?

Точно выполняя заказ танкистов, немцы в эту ночь особой активности не проявляли. Лишь изредка подсвечивали ракетами.

К полуночи дежуривший у приоткрытого люка Чернышев заметил медленно двигавшуюся по земле тень. Он легонько толкнул Тимофеева. Лейтенант нехотя поднялся.

— Что, опять идут?!

— Кто-то ползет к нам.

— Один?

— Пока вижу одного.

— На, возьми. — Тимофеев сунул в руки Чернышеву гранату; другую зажал в своей руке.

Останин, дремавший у орудия, встрепенулся, потянулся к пулемету.

— Лезут, товарищ лейтенант?

— Пока, Саша, еще не ясно. Кто-то ползет к танку с левого борта.

Тень человека нестерпимо медленно приближалась.

— Кажись, свой, — вполголоса сообщил Чернышев, — на спине какой-то груз, не немцы же с гостинцами к нам.

— Свой, — послышалось вскоре из-за левого борта. — Это я— Батыгин.

Чернышев откинул крышку башенного люка.

— Получайте, — опуская в люк вещевой мешок, тихо сказал Батыгин, шаркая подошвами сапог по крылу танка, — тут вам и еда, и гранаты, и даже фронтовая газетка. Да еще весточку имею.

— Спасибо, друг, давай скорее выкладывай свою весть, ежели она добрая, — Тимофеев принял у него мешок и осторожно опустил вниз.

— С недоброй вестью не стал бы брюхом путь утрамбовывать. Готовится наше командование. Вчера еще несколько танков из ремонта получили. Экипажи подобрали, зарядились полностью. Днем приходили майор и один капитан из пехоты, долго о чем-то совещались с комбатом. Сибиряки пришли — снаряжение будь здоров, с иголочки. Когда пехотные ушли, комбат собрал офицеров, ставил задачу… Ну, а я, как есть «безлошадный» попросился до вас.

Шипя, взвилась ракета и, расколов темноту, повисла над танком. Батыгин кувырком свалился с машины, полежал, пока не наступила темнота, и пополз обратно.

В танке больше никто не спал, ждали рассвета. Медленно тянулось время, минуты танкистам казались часами. Каждый

думал об одном: может быть, сегодня. Напряжение стало еще томительней, когда на востоке, сквозь туманную дымку прорезалась узкая золотая полоска утренней зари. У Тимофеева, который безотрывно сидел у смотрового прибора, от усталости слезились глаза.

— Ни черта не видно и не слышно. Со стороны моря туман наползает, — в сердцах проговорил он и с досадой махнул рукой.

Вдруг он замолк на полуслове, прислушался. Точно, никаких сомнений: уж этот звук он отличит среди тысяч других.

— Танки, братцы, наши танки!

Останин тоже прислушался.

— Точно, наши. Как пить дать! Идут! По отсечке слышу — КВ! Только бы на минное поле не наскочили!

А шум моторов все нарастал. Приближался, превращаясь в сплошной рев. Шли наши танки. Над низко стелющимися клочьями тумана показалась танковая башня, другая, третья… Еще и еще… Следом за ними, перекатываясь серыми комочками, растворяясь в дымке тумана, двигалась пехота. Танки не торопились, чтобы не оторваться от тех, кто неотступно следовал за ними.

— К бою! — громче обычного крикнул Тимофеев и припал к зеркалке перископа.

Все замерли на своих местах. Даже больной Горбунов, застонав, рывком поднялся с днища танка и потянулся к пушке, за которой сидел Останин. Тот по–дружески отстранил его.

— Сиди, Семен, сиди. Справимся и без тебя. Мне-то у рычагов делать, нечего. Копыта-то сломаны.

Над окопами противника почти одновременно встало несколько земляных столбов, брызнуло беловатым секущим пламенем.

— Ловко наши пушкари их накрыли, — Тимофеев задыхался от радостного волнения.

Разрывы снарядов минут пять следовали один за другим, все чаще и чаще. Танки вели пушечный и пулеметный огонь, увеличивая скорость.

— Куда прет,.. — выругался Останин. — Эх, черт, наскочит на мины!

Одна наша машина стала забирать влево, направляясь прямо к окопам гитлеровцев. За ней бежала пехота.

— Бери правей, в обход балочки! — крикнул Останин и барабанил кулаками о стенки башни, забыв, что никто его не услышит.

Тимофеев откинул крышку башенного люка, протиснул наружу голову и плечи, чтобы подать знак, но в это время у левого борта мчавшегося танка высоко поднялся рыжий султан дыма и огня. Машина судорожно дернулась, низко клюнула носом и, развернувшись влево, застыла на месте метрах в трехстах от фашистских окопов.

— Ох, ты, — вырвалось у Тимофеева, — подорвался!

Остальные танки, заметив происшедшее, стали резко забирать вправо, за ними и пехота.

В окопах фашистов часто затарахтели пулеметы. В их раскатистую дробь тявкающим баритоном вмешались автоматные очереди и трескучие ружейные выстрелы. Ливень свинца обрушился на нашу наступающую пехоту, отрезая ее от танков. Она сначала замедлила движение, а затем, прижатая огнем, залегла и стала окапываться.

Ободренные неожиданным успехом, гитлеровцы поднялись из окопов и, несмотря на огонь танков, двинулись в контратаку.