Сердце Абриса
Шрифт:
– Что именно?
– Ворота в Абрис!
– Ты ошибаешься.
– Ты не забыла, что я очень неплох в магии? И знаешь что? Ты не имеешь права это скрывать. – Он ткнул пальцем в разобранный артефакт. – Магия такого уровня принадлежит не только тебе. Проклятье, Валерия,ты можешь стать очень, очень богатой, прославиться на весь Тевет!
В комнате повисло тяжелое молчание. н взял в руки блокнот с расчетами, раскрыл на однoм из разворотов, испещренных знаками на чужом языке, и показал мне:
– Ты вернулась оттуда. Я
Он меня поймал. Отбрыкиваться было глупо.
– Строго говоря,то чем ты сейчас мне тычешь, перемещало из бриса, а не в него, – спокойно вымолвила я. – А теперь, коль у нас стало на один секрет больше, ты уберешься из моей комнаты, а лучше из дома. Я постараюсь сделать вид, что не заставала тебя в собственной спальне, но попрошу больше ко мне не приближаться и не тревожить моего отца.
Он поднялся, сжал блокнот, явно не желая с ним расставаться, хотя сомневаюсь, что без переводчика сумеет расшифровать хотя бы часть записей. С огромной неохотой Григ положил записную книжку на стол и шагнул к двери. Я подвинулась, чтобы дать ему выйти, но когда он схватился за ручку, то замер. На лице ходили желваки, на лбу выступила испарина. Тишина в маленькой комнате казалась пронзительной,только внизу шумели гости.
– Ты должна кое-что увидеть, Валерия.
– Не имею ни малейшего желания.
– И все же.
Он снова вернулся и начал раздеваться. Снял пиджак, потом схватился за пуговицы на рубашке.
– Остановись, Григ, - по-настоящему заволновалась я.
– Подожди, - процедил он сквозь зубы. – Ты кое-чего обо мне не знаешь.
Рубашку он сдирал с широких плеч со злостью, словно его принудили оголиться посреди спальни, пока хозяин дома внизу попивал виски. Григ открыл подтянутый бледный торс, заставив меня смущенно отвести взгляд. Потом повернулся спиной и произнес:
– Смотри.
И я почувствовала, как меняюсь в лице. На правой лопатке главного королевского артефактора была выжжена темная руна «смирение».
– ни хотели, чтобы я перестал сопротивляться, и нанесли мне руну, – вымолвил он, пoзволяя в полной мере разглядеть рисунок. Магия была давно потушена, шрамы расплылись и потеряли четкость.
– Ты двуликий? – дрогнула я.
– Да, но об этом ведь не советуют говорить вслух. Так ведь, Валерия? – в интонации слышался сарказм.
– Умеешь чертить темные руны?
– Только простейшие. – Он надел рубашку, застегнул пуговицы, не поворачиваясь ко мне. – После перерождения Истинный свет почти не получил силы. Вернее, не как у тебя.
В замешательстве я следила за поспешным одеванием. Наконец, мужчина натянул пидак и только после того посмотрел на меня.
– Я солгу, если скажу, что на кону не стоит моя карьера. Король в гневе. За полгода четыре лаборатории в разных частях Тевета не создали ни-че-го.
сли он намекал, что мог пригрозить, то напрасно. Отдать
– Не знаю, что тут почудилось вам, господин Покровской, я вижу только части разобранного хронометра, – кивнула я на стол. – Мне жаль, что вы страдаете той же бедой, что я сама, и не можете извлечь из недуга пользу для своей карьеры. теперь уходите, неловкo видеть вас здесь.
– Просто подумай ещё раз, Валерия. – Он вышел из комнаты и, как мне тогда, казалась из моей жизни.
Я даже почувствовала облегчение и без колебаний на следующее утро выбросила в мусорную корзинку букет с карточкой, в которой ригорий просил прощения за то, что «вел себя неподобающе». Извинения полетели следом за цветами.
***
В Кромвель я добралась магическими воротами. В назначенное время вместе с oстальными десятью путешественниками вошла в круг, а вышла на станции академического городка через пятнадцать минут, если верить настенному хронометру. Проверила карманные часы, давно превращенные в артефакт, стрелки стремительно завращались, настраиваясь на правильное время. Магические перемещения стоили недешево, так что небольшая опрятная станция, сплошь отделанная мрамором, выглядела пустынной. Зато здесь, в отличие от площади междугороднего омнибусного вокзала, даже в середине дня пассажиров поджидали свободные возницы. Так я добралась до квартала Каменных Горгулий, где прожила последние четыре года.
Хозяевами старому дому, взятому в аренду у университета, мы были посредственными. Коттедж всегда выглядел по-стариковски плохо, требовал ухода, уважения и заботы. При заезде папa нанял рабочих, чтобы обновить стены, водопровод и очаг, на большее мы не сподобились. Прикипевшая от ржавчины калитка, открылась с таким болезненным скрипом, что, подозреваю, вздрогнули все соседи в радиусе полумили. Сад окончательно одичал. Нехоженая в последние полгода дорожка заросла, из-под плиток пробились нахальные травинки и одуванчики. Пустая мансарда, где раньше жил Кайден, выглядела мрачной, темной махиной. Качели, стоявшие на веранде, засыпала прошлогодняя листва. на же забилась в углы. Папа пару раз приезжал в Кромвель по делам, но меня одолевали большие сомнения, что он пытался навести порядок.
В доме стояла духота, пахло, как на старом чердаке, пылью и сушеной травой. Посреди кухни чернел круг, напоминавший о том, как меня перетянули в брис на вечеринку паладинов. Вместо двери в отцовскую спальню по-прежнему зияла пустота. Кайден и Валентин сорвали ее во время драки.
Остановившись на пороге, я вдруг остро осознала, какой огромный и важный кусок жизни решила оставить за спиной. Но здесь в каждой вещи, каждом углу, в черном выжженном следе от насильственного перемещения, в сорванной двери – во всем хранились воспоминания о днях, которые я и хотела забыть, и боялась.