Сердце Андромеды, или Чёрный цветок
Шрифт:
Рэма арестовали вечером того же дня, предъявив обвинение в убийстве Ангелины Дементьевой. Скорому аресту поспособствовал Гликман. Он дал показания, что Рэм Полевой из-за ревности неоднократно бросался на него с кулаками и однажды покушался на жизнь – привёл банду отморозков во главе с Виктором Панаевым в ресторан и пытался совершить убийство. Ему помешала охрана. Всё же Полевой нанёс ресторатору удар кулаком в лицо, затем силой увлёк за собой Дементьеву. Угрожая жизни, завёл её в лес. Поскольку девушка давно отказала ему и приняла предложение Гликмана выйти замуж, Полевой
Такова была версия Гликмана, от которой он не отходил. Я же объяснял следователю, что Рэм и Геля любили друг друга со школьной скамьи, а Гликман появился позже и был явно третьим лишним. Если это не так, то почему Дементьева сразу не приняла предложение Гликмана, а два года ждала Полевого из армии?
Я долго взвешивал, стоит ли рассказывать следователю об утреннем визите Рэма или нет? Не навредит ли это другу? В конце концов решил ничего не утаивать, и решение оказалось правильным. Рэм последним видел Ангелину. Он этого не отрицал. На каждом допросе твердил об инопланетянах, летающих тарелках, о своём воздушном полёте и падении в реку, всё более убеждая следователя, что это не симуляция помешательства, что это оно самое и есть.
Между тем тела Дементьевой не нашли. Пропал ещё один важный свидетель – Шрам. Оперативники задержали трёх его подельников, участвовавших в массовой драке и перестрелке в ресторане. Но все они упорно стояли на своём: Шрама после побоища не видели и куда он подевался не знают. Выяснился один факт: между девятью и десятью часами вечера Шрам находился в парке (его опознали по фотографии случайные свидетели), а потом бесследно исчез.
Всеми путями Гликман добивался, чтобы Рэма признали виновным и дали пожизненное. Следствие длилось без малого год. Запутывало и усложняло работу то, что в деле фигурировал матёрый уголовник. Он мог быть вполне причастен к исчезновению девушки, но эту версию в расследовании продвинуть не получилось – не было самого подозреваемого.
Рэм во время допросов выглядел совершенно недееспособным, как в бреду повторял историю с пришельцами, якобы похитившими Дементьеву, плакал, клял себя за то, что не смог этому помешать. Судмедэкспертиза признала Полевого невменяемым и назначила принудительное лечение в психиатрической больнице, поставив диагноз – параноидальный психоз. Дело об исчезновении двух человек положили на полку.
В том же месяце, когда Рэму определили наказание, его мать, Валентина Михайловна, не выдержав горя, скончалась от инфаркта. Кроме меня у Рэма больше никого из близких не осталось.
Прошло полгода. Шумиха вокруг истории мало-помалу улеглась. Я потихоньку, с оглядкой, начал действовать: наводить справки, выискивать нужных людей, кто бы мог проконсультировать, как начать и вести сложную и волокитную процедуру по вызволению друга. В этом деле было много юридических тонкостей и подвохов. Но главное, я понял, что это, в принципе, возможно. В те годы государственная правовая система, и не только правовая, настолько прогнила из-за коррупции, что любая проблема решалась с помощью взятки.
Первым делом получил разрешение на посещение больницы. Для этого заплатил кому следует и собрал подписи под целой кипой всевозможных документов. Наконец собрался и поехал.
Психушка находилась за городом. Всю дорогу я чувствовал,
Первым делом посетил главврача. Увидев его бегающий, вороватый взгляд, сразу успокоился – с этим будет несложно договориться. Как оказалось, радовался я преждевременно. День ото дня аппетиты главврача возрастали. Он дважды увеличивал сумму взятки, ссылаясь на то, что не всё от него зависит; для освобождения человека, которому назначено лечение решением суда, надо заручиться поддержкой должностных лиц самого высокого ранга. В конечном итоге мне пришлось отдать ему всё, что имел.
Прежде я никогда не был в психиатрической больнице, но мог представить её изнутри. В принципе, ничего нового для себя я не открыл: длинные крашенные коридоры, окна, забранные решёткой, характерный, словами не передаваемый запах. В первую минуту, увидев Рэма, я его не узнал – подумал, какая-то ошибка, не туда привели. Это был крайне истощённый человек в застиранном халате, стриженный под ноль. Но когда я подошёл близко и заглянул ему в глаза, человек улыбнулся – а эту улыбку и эти глаза я ни с кем никогда не спутаю. Это был Рэм.
– Привет, Валерка!
– Привет, Рэм!
Мы обнялись, я едва не разрыдался.
– Ты пришёл меня спасать?
– Я постараюсь.
– Постарайся, пожалуйста…
Мы долго молча разглядывали друг друга. Он был бледен до синевы, под глазами и на лбу лежали некрасивые крупные морщины.
– Валер, тебе наверняка понадобятся деньги, – сказал он. – Было бы неплохо продать мой дом. Я не знаю, правда, как это сделать без моего участия.
– Не беспокойся, деньги у меня есть. А ты ешь, поправляйся, а то тебя не узнать, – сказал я, протягивая ему пакет с продуктами.
– Да, да, теперь мне понадобятся силы.
В эту фразу он вложил какой-то особый, только ему понятный смысл, недоступный для меня.
Мы попрощались. Домой я летел как на крыльях. Мой друг вновь со мной! Он прежний! Я вытащу его, чего бы это ни стоило!
Светка, узнав о какой сумме выкупа идёт речь, пришла в бешенство:
– Идиот! Ты такой же умалишённый, как и твой дружок! Ты хочешь по миру нас пустить? Не дам ни копейки! Хоть убей! Слышишь? Или я уйду от тебя!
Она не ушла. Хотя с того дня наши отношения дали трещину, которая только увеличивалась, и через год мы расстались. Впрочем, мы никогда друг друга до конца не понимали, никогда не были по-настоящему близки.
Наконец-то я удовлетворил аппетит главврача, и Рэма через полтора месяца выпустили. На какое-то время он пропал из моего поля зрения. Я забеспокоился, несколько раз заходил к нему домой, но не заставал. На звонки он не отвечал.
Однажды из-за границы позвонила мать. Она волновалась. Я убедил её, что у меня всё отлично, бизнес процветает, я богатею. Хотя на самом деле не представлял, что буду делать дальше. Киоск пришлось продать, чтобы внести выкуп за друга. У меня не осталось ни копейки. Деньги были у Светки, но она со мной не разговаривала, дулась. Мать я как мог успокоил, и мы попрощались.