Сердце Аспида

Рокко Джулия

Полуобернувшись, я поглядела на него через плечо.

— Ты собираешься спать? — улыбнулась, упиваясь производимым эффектом.

Он обрисовал кончиками пальцев мои ягодицы. Словно раскаленным пунктиром прочертил линию вдоль позвоночника. Погладил шероховатыми ладонями шею и плечи. Я запрокинула голову и протяжно выдохнула.

— Как мир смертных мог создать такое совершенство?

Подхватив меня на руки, усадил на высокую кровать и отступил на шаг, откровенно любуясь.

— О, я далека от совершенства. И ты со мной ещё намучаешься, — возразила, наблюдая, как парадное облачение Арканума, предмет

за предметом, падает на пол.

Лаэрн раздевался, и я кажется, не видела ничего эротичнее.

Решив не отставать, скинула туфли. Чулки оставила, они приятно ощущались на ногах и, похоже, подводили Лаэрна к краю. Кровь бешено бежала по венам и словно гудела под кожей. Я стала источать мягкое сияние, едва сид лег рядом.

Мы сплелись как две лианы. Неистовство страсти подхватило нас, опьянило, лишило воли и разума. Я задыхалась в горячке экстаза и, должно быть, стонала на весь дворец, ликуя и распадаясь на искрящиеся осколки наслаждения.

Простыни, одеяла, подушки — всё пропиталось влагой и разлетелось по спальне или сбилось в бесформенный ком в изножье кровати. Измученные разлукой, утомленные многочасовым любовным марафоном, мы насытились и наконец впали в некое подобие сна далеко за полночь.

***

На рассвете что-то меня пробудило. На подземном уровне ожидаемо не было окон, а в спальне — даже часов. И тем не менее, я точно знала: над Пустыми землями восходит солнце. Наполненное негой тело сыто потянулось, и я с наслаждением зевнула, выгибаясь и поднимая над головой руки. Проснулся Лаэрн и тут же сгреб меня в охапку. Смуглые длинные пальцы вскользь пробежались по ребрам и я, как маленькая девочка, вздрогнула и захихикала.

— Щекотно, — оттолкнула шутливо.

Лаэрн примирительно погладил меня по изгибу талии и поцеловал в обнаженное плечо.

— Знаешь, это так удивительно. Я чувствую, как встает солнце и разгорается рассвет. Никогда не замечала за собой подобного. Кстати, а как у вас называется дневное светило?

— Точно так же — Солнце.

— А Луна?

— Луна, — ответил Лаэрн. — По большому счету, Инмир и Земля — зеркальные близнецы. Вот только один мир соткан из Чар, а второй их почти лишен. Да и очень многое на разных этапах развития фейцы переняли от людей. В том числе, и некоторые названия. Правда, карта звездного неба у нас совсем другая.

Кивнув с умным видом, я решила продолжить свои расспросы. Раз сам Арканум был не против поболтать, то следовало ловить момент. К тому же, нам всё ещё нужно было прояснить один щекотливый момент.

— Что ты решила насчёт короля? — словно у нас одни мысли на двоих, вдруг прямо в лоб спросил Лаэрн.

Прежде чем отвечать, внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, не набирает ли снова обороты недавно угасшая ревность.

— Несколько часов назад ты сказал, что иногда сиды вынуждены подчиняться диктату Чар, — я тяжело вздохнула. — Боюсь, что это как раз наш случай. Не только с Замфиром… И хотя у меня совсем нет желания быть живой игрушкой в невидимых руках разумной магии, и я даже готова попытать счастья где-нибудь спрятаться, укрыться от бесконечной череды мужчин и проблем, всё же что-то подсказывает: сколько ни бегай, случившегося не отменить. Как любит приговаривать бабушка: «Судьба — она и за печкой найдет».

— Твоя бабушка

права. Только не судьба, а Чары. Ты помнишь пророчество?

Он знал, что да, но видимо, хотел обратить моё внимание на какую-то очередную деталь. Самое интересное, такова была судьба всех значимых предсказаний. Единожды услышанные, они раз и навсегда врезались в память того, для кого были произнесены. Даже если звучали как откровенная белиберда, или отличались внушительным размером.

Я кивнула, предчувствуя, что сейчас будет сказано что-то очень значимое.

Вместо этого, Лаэрн процитировал странный стих дядюшки Мунка и, словно к чему-то меня подталкивая, повторил последнюю строфу:

— Веди к рассвету свой народ.

— Это самая дурацкая часть предсказания, — пожала плечами в недоумении и, подняв свалившуюся на пол подушку, устроилась поудобнее.

— О каком народе может быть речь? Я же не библейский Моисей, который сорок лет водил народ Израиля по пустыне. Кстати, воды там тоже были, — сослалась я на ещё одну из строчек пророчества, так перекроившего всю мою жизнь. — Блин, точно, получается я Моисей!

Пошутила и сама же засмеялась. Лаэрн лишь приподнял густую темную бровь. Видимо, слышать о героях христианских историй ему раньше никогда не приходилось.

— Так и что же, где, по-твоему, я обзаведусь «своим народом»? — отсмеявшись, спросила у него. — Ты же не считаешь, что ты, Аспиды, а теперь еще и Замфир этим самым народом и являетесь?

По выражению серьезного, как штамп в паспорте, лица Арканума, я поняла, что недалека от истины.

— Понимаешь ли ты, Колокольчик, что твоя способность возвращать «пустым» фейцам утраченную суть, дарить им новое истинное имя — важнейший и невиданный прежде дар? Ты — величайшее сокровище обоих миров, не потому что, — Лаэрн на секунду прервался, словно ему было больно говорить, — я люблю тебя. А потому что у сотен тысяч обреченных жителей Высоких Холмов впервые со дня сотворения Инмира наконец-то появилась надежда.

Чем больше он говорил, тем сильнее росла в сердце тревога. То, что временами казалось игрой и, в общем-то, не требовало от меня никаких особых усилий, вдруг стало выглядеть как священная миссия, важнее которой и быть ничего не может. Груз внезапно свалившейся ответсвенности становился всё больше, всё тяжелее, и я вдруг физически ощутила, как она нависла надо мной неподъемной колоссальной громадой, угрожая в любой момент попросту раздавить.

— Не заглядывай наперед и ничего не бойся. — Он переплел наши пальцы, посылая по связующей нас нити токи поддержки и тепла. — Вовсе неслучайно Чары отметили своим благословением тебя, а не кого-то из Высших. Ты прочнее, чем думаешь. Более того…

Лаэрн навис сверху, пронзая тяжелом, почти безумным от чувств взглядом.

— Ты уже, — он сделал ударение на последнем слове, — не имея внятной цели, власти или могущества собираешь вокруг себя раненых, но, пожалуй, сильнейших из бессмертных. Ты постоянно удивляешь, волнуешь и бесконечно очаровываешь меня. И, должен признать, не только меня.

На дне мужских глаз отчетливо проступило принятие.

— И если раньше я был готов умереть за тебя, то теперь я готов победить.

Мое бедное влюбленное сердце неистово билось где-то в горле. Я сморгнула набежавшие слезы и крепко обняла Лаэрна.