Сердце бездны
Шрифт:
Только гермошлем не давал увидеть, насколько растерян капитан. Как он похож на обиженного ребенка. Все вокруг происходит не так, до такой степени не так! Они уже должны были прибыть на место, к хозяевам, а тут… (После появления стрелки Истомин с неудовольствием признал правоту Сержа.) В Космосе нередко встретишь что-нибудь странноватое, но там ясно хоть примерное направление движения к разгадке. А здесь… Никакой почвы под ногами и что угодно впереди. Мозг практически любого землянина конца ХXIII века просто не мог работать в таких условиях. Мыслить, действовать (да и вообще жить) без отправной точки — это было выше сил Артура. Да, он бы выдержал все, он бы шел вперед, несмотря ни на что, он бы вел людей… Но не мог понять, где это «вперед». И в такой ответственной ситуации не решался выбирать наугад. Поэтому капитан сейчас подсознательно (но бешено) искал
На «Дальнем» все же существовал ряд отправных точек, по которым кое-как можно строить поведение.
Тяжелые, достаточно темные земля и камни, а на них легкие, полупрозрачные воды и растения — они словно дымка, в которую закутана серьезная планета… Дальше в сферу эмоций и ассоциаций Озр не пошла. Просто отметила все это — и пока хватит. Также не стоит размышлять о том, почему освистанная древняя теория совмещенных пространств все же смогла воплотиться в этом угле Бездны. Есть дела поактуальнее. Здесь, сейчас явно что-то происходит, вокруг пульсирует Нечто, почти недоступное для восприятия Командора. Правда, ощущения опасности пока нет. Но…
Но действие этого Нечто, для землян вообще не существовавшего, оказалось доступным для всеобщего обозрения. Скафандры вдруг потекли. Металл, уже успевший подостыть после пустыни, начал оплывать — как пыльный, буро-серебристый стеарин свеч. То, что уже стекло, замирало, покрывая траву тяжелой, тепловатой лужицей.
Земляне, занятые своими стрессами, заметили происходящее в самый последний момент — когда гермошлемы беззвучно лопнули и упали на плечи, как лепестки цветов, а блистеры, [49] неприятно позванивая, покатились по камням.
49
Здесь: пластины из бронестекла, обеспечивающие обзор в скафандре.
Артур оцепенел, поняв, что по нему струится не пот, а металл. Резервы психики исчерпались, и пришел ступор. Достаточно вяло думалось, чего же в первую очередь бояться. Может, того, что мясо также начнет стекать с костей? Или удушья? Отравления, кошмарных внеземных болезней? (У Истомина почему-то опять возникли сомнения в гуманности инопланетян.)
Земляне старались не дышать, еще не до конца осознав, что с ними произошла очередная чепуха. Чужой воздух горячо и сухо охватывал лица — как маской. Клетки бунтовали, требовали кислорода. Артур, как-то тупо, смазанно отчаявшись, обреченно вдохнул — и выжил. По крайней мере пока. Легкие наполнились чем-то непривычно тяжелым, чуточку раздражающим — и он впервые (если не считать пары удуший) за свою жизнь обратил на это внимание. Ощутил: у него есть этот орган, и тот может воспринимать кое-что.
Появилось время для анализа запахов. Этот воздух был слабо-горьким, напоминающим полынь.
Игорь сдерживался дольше, поперхнулся при первом вдохе, закашлялся до слез. Сквозь кашель хрипло прошептал:
— Я жив?
— Жив, раз говоришь глупости. — Озр неотрывно смотрела на дорогу. — Может, все же пойдем куда-нибудь?
— Уже дошли, — вытолкнул из себя раскрасневшийся, глотающий воздух пилот.
Артур несколько ошеломленно — настолько, насколько позволял ступор, глянул на Петере. Он все еще ждал судорог — отравление сейчас представлялось ему именно таким. Озр спрятала усмешку. Да, вляпалась. В жизни, как в куске урана, один атом ведет к цепной реакции. Вот теперь получила еще и земную рейд-группу. Ладно, напомним себе, что на все воля Бездны… Следовательно, людям надо дать время на очухивание. Между прочим, солнце здесь то же, что и над пустыней, — этого могли не заметить только ее подопечные. А что это за дымка его застилает? Командор задействовала все анализаторы своего организма. Явно ощущаются какие-то топологические нарушения поблизости, и больше ничего. Очевидно, это как-то связано с тем, что относительно доминирующего пространства — пустыни — смежный мир занимает исчезающе малую площадь планеты. Но даже при этом условии «дымка» должна фильтровать излучения — иначе бы здесь был такой фон… А каковы размеры этого мира внутри него самого, кстати? И?.. и?.. и?..
Масса интереснейших вопросов и полное отсутствие оборудования, невозможность изготовить его, опираясь на ресурсы «Дальнего»…
Артур вытер со лба пот — для землянина здесь все же было жарковато. Мышцы вроде бы не собирались разрывать сами себя, легкие немного адаптировались и снова перестали чувствоваться…
Первые шаги. Пыль (от психоза?) кажется зыбучкой, но на поверку вполне благонадежна. Она поднимается из-под ног, как тополиный пух, и иллюзию нарушает только ее редкое отсверкивание. Она опадает мягкими облачками-кусочками… Почти как в пустыне, на том склоне… Невозможно понять, на чем ездят по этой дороге и как часто. Но выглядит она совсем как дома… [50]
Люди шли среди невысоких трав — на глаз иссушенных, но при прикосновении гибких и прохладных. Воздух намного теплее их стеблей. Интересно, каков механизм этого… Травы постепенно становились все выше и выше, заменялись другими, и у реки их заросли уже свободно скрывали даже двухметрового Игоря. Узкие длинные листья, формой похожие на обычные, земные, склонялись к дороге, лежали в пыли. Некоторые — бумажно-белые, по-настоящему высохшие, с отломанными или размолотыми концами. Но в целом эта природа выглядела неправдоподобно аккуратной. Земляне видели в этом воздействие развитого разума (сейчас они увидели бы его и по гораздо меньшему поводу). Озр, знавшая универсальную экзобиологию (такое название могли выдумать только кабинщики!), давно поняла истинную причину такой стерильности: очень быстрые процессы разложения. Вместо гниения растения рассыпаются в пыль, стремительно поглощаемую корнями соседей. Значит, скорее всего точно так же здесь умирают и звери.
50
Для транспорта на воздушной подушке безразлично качество покрытия поэтому ради экономии земные, даже самые крупные, автострады являются просто очень широкими грунтовками.
Река открылась внезапно. Над сверхъестественно прозрачной — для землянина — водой парил мост, сплетенный из белого, выгоревшего камыша. Казалось, что он — детская игрушка из бумаги. (Командор, в очередной раз задействовав свои датчики, мгновенно определила, что тростник пропитан сложным органическим консервантом, получила его примерную формулу и решила, что он природного происхождения — промышленность не будет возиться с таким.)
Мост чуть-чуть, безопасно, хрустел под ногами — наверно, так он приветствовал каждого прохожего. Артур глянул вниз.
На алебастровом дне колыхались пушистые заросли высоких, жемчужных водорослей. Над ними изредка проскакивало что-то длинное, узкое, похожее на рыб — только совсем прозрачное, то ли без костей, то ли с тоже прозрачными позвоночниками.
Противоположный берег оказался копией первого: жара, бесконечные шаги. Время словно застыло и только чуть-чуть покачивалось на месте, как листья придорожных трав. Сколько прошло часов? Один? Пять? Дорога начала взбираться на пологий холм — не серпантином, а приступом, как древнеримские брусчатки.
Артур в полном отчаянии думал, что они оказались здесь в результате какой-то ошибки чужих механизмов. И хозяева, может быть, даже не подозревают о своих гостях.
Наконец — вершина. Истомин удовлетворенно остановился на ней и посмотрел вниз.
Впереди дорога плавно спускалась к деревне. Около двадцати низеньких, игрушечных домиков, сделанных из того же белого камыша. Ни человека, ни дымка. Тишина — только шелест трав.
Но стоило подойти к первой хижине, как из «беседки» рядом с ней наверное, местного сарая — выскочило несколько детей. Чуть-чуть пробежав, они остановились и замерли, как неживые. На удлиненных, почти европейских лицах откровеннейшие любопытство и опасения. Их земные, умудренные голографвидением сверстники постарались бы скрыть такие чувства. А тут только поблескивают глаза — одинаково темно-зеленые, почти черные. Их радужки гораздо ярче, чем у землян, и почти сливаются со зрачками. Кожа светлая, с непривычным, но довольно приятным оттенком — то ли сероватым, то ли зеленоватым. Пятна коричневой, засохшей грязи на ней смотрятся очень неуместно. Не разобрать, мальчишки или девчонки — все с косами, все одеты в темно-коричневые хламиды до колен, перепоясанные широкими кожаными ремнями.