Сердце Девы

Ракитина Ника Дмитриевна

Манул между тем трюхал потихонечку, стараясь не бередить мои поджившие раны. Пейзажи вокруг были восхитительные: конец июля, не тронутые человеком взгорки и долинки, звонкие ручьи с чистейшей водой. Так бы забыл о квестах и ходил любовался.

А вот и знакомые холмики.

Раритетная земляника еще отрасти не успела, а так лепота… Ни следа мертвяков. Где мой лут?!

Я спрыгнула с котика и, шкурой чуя, что опасности нет, стала карабкаться наверх…

Вот они! Кучки позеленевшей меди, гнусная на вид субстанция, к которой Манул кинулся еще быстрей меня — должно

быть, редкий алхимический ингредиент эта самая печень зомби… Пара ржавых мечей, воткнутых в землю…

Монеты я подобрала, мечи брезгливо игнорировала. Глянула на небо — все та же линялая голубизна.

— Это же… это же чистое золото, — разволновался Манул. — В столице с руками оторвут!

А я вот об этом не знала. Если заранее обо всех плюшках читать, как же открытия и тайны?

Следующий загруз в игру был обставлен менее чарующе и драматично, чем первый. Но зато к свиданию с Манулом у Зомбячьей горушки я не опоздала.

Тропки здешние лесовей знал определенно лучше меня и с картой сверялся нечасто. Я уж думала, что мы доберемся до стоянки летучих кораблей безо всяких приключений. Но одно все же подстерегло нас в жидковатой березовой рощице. Я даже бросила сыроежку, за которой нагибалась.

— Руша! Рушка! Цыпа-цыпа-цыпа… — выводил пронзительный девичий голосок. Мы с Манулом, не сговариваясь, нырнули в папоротник и выглянули по разные стороны пышного куста крушины. На поляне под березкой голосила и подпрыгивала длинная тощая девица в защитного цвета тунике, брючках, сапогах до паха. И в капюшоне. От резкого движения он свалился, обнажая малиновую сердцевину и зубчики каймы. Курточка и брюки тоже были с зубчиками и бахромой, вшитой в швы. Все облегающее, замшевое, мягкое. Мы выглядели рядом с девицей, как нищие: Манул с голым торсом и я в его помятой рубахе.

Незнакомка оказалась русой, длинные волосы стянуты в хвост на затылке, на плече лук в налуче.

Во-от, кстати, чего мне не хватает. Не бегать же за перепелками и кроликами с цвайхандером, если поесть захочется. И еще нужен нож: охотничий, тяжелый, годный для ближнего боя и разделки добычи.

— Руша-а! — девица, не чуя пронзающих ее затылок взглядов, отложила лук и полезла на березку. Та коварно изогнулась под тяжестью, сбросив лучницу и стряхнув с ветки растрепанное гнездо вместе с птицей. Не Рух, конечно, но размах крыльев оказался впечатляющим. И когти вцепились незнакомке в волосы. Мы с Манулом не выдержали, кинулись на помощь.

— Нет! — лучница потянула злобную пеструнью с головы, второй рукой выхватывая из-за пазухи глиняную свистульку. Поднесла к губам. Звука не было, но зубы у меня заныли. Лесовей скривился и зажал уши руками.

— Руша, цыпа, спокойно, — заворковала девица и, усадив присмиревшую птицу в траву, прошлась по полянке колесом.

«Вступить в диалог?

Отклонить?

Игнорировать?»

А вот вступить.

— Я еще хрустального барса приручу! — объявила лучница, закидывая лук за плечо, а птицу усаживая на перчатку, как сокола. — Я Робин, привет.

Ну да, капюшон малиновый.

— А я — шериф Ноттингемский.

— Это она так шутит, — лесовей фыркнул. — Я

Манул, хил; она Боудикка, воин.

И кто из нас брал навык дипломатии?

— А вы куда идете? А то я тут одна, с Рушей вот, охочусь.

— На стоянку летучих кораблей. И в Синеградье, — не стал темнить Манул.

— Я вообще-то на княжескую заваруху посмотреть шла. А тут зомби…

Половину дороги до станции мы грузили Робин историей эпической драки на кладбище, вторую половину — уже она рассказывала нам, каких животных собирается приручать, чтобы все ахали.

Зверюшек, вздумавших на нас нападать по дороге, мы сносили не глядя. Нет, совсем другое дело путешествовать в патьке. Хотя при этом экспу (опыт) тоже приходится делить на троих.

Междоусобица откладывалась, но без толковой брони туда и соваться не стоило.

Глава 4

Возле любой станции всегда возникает поселение. Мастерские, склады, трактир, гостиницы… Эта тоже не была исключением. Пара фахверковых домов с кружевными занавесками и цикламенами на окнах, покатые черепичные крыши, пышный дым над трубами. Хлопающая дверь питейно-едейного заведения. Завлекающие вывески. Торговка всякой всячиной, расположившаяся у кирпичной дорожки. Запахи вина и цветения. И огромный воздушный корабль у мачты — пурпурный и золотой. Тот же самый, что я увидела, войдя в игру?

Манул отправился договариваться с капитаном. Я пошла искать кузнеца, а Робин кинулась к прялке и ткацкому стану под навесом.

— Я сейчас вам такие одежки сбацаю! — прокричала она и на полтора часа выпала из жизни.

У кузнеца по-настоящему хорошими были только цены, все остальное — хлам. Жутко недовольная, я вернулась к столу перед таверной и уселась перекусить, мрачно созерцая темное содержимое кружки и ощипывая несчастную вьющуюся розу, сползшую к ножке стола. Следом за мной явились хмурый Манул и сияющая Робин. Смела сор с угла стола, пристроила аккуратно сложенные обновки.

— Вот. Я на глазок. Примерьте.

— Ветровей, индюк надутый! Это я о крылатом, капитане, — пояснил Манул, чтобы Робин перестала хлопать ресницами. — Три золотых за полет.

Мы выгребли тощую кучку меди: даже золотой не наскребался.

— Еще на выбор предложил завалить лощинного дракона — тот полетам мешает.

Лучница стукнула себя кулаком в лоб:

— Он совсем того?

— Или стать его рабами на время пути. Стирать, готовить, убирать, вся остальная черная работа… И там темнил что-то еще.

Я зыркнула мрачно:

— А не пошел бы он? Пешком пойдем.

— Мимо дракона?

— В обход.

И мы пошли.

Использовать на гордеце-крылатом дипломатию мне и в голову не пришло. Да, скорее всего, он бы и не поддался. Кто я ветровею? Дикий человек, дитя… степи.

Все же я не отказала себе в удовольствии полюбоваться на капитана летучего корабля издали. У ветровея были длинные алые крылья и узкое надменное лицо. Он стоял у причальной мачты, вертя головой, по-гусиному вытягивая шею: видно, все еще надеялся, что вот-вот появятся бесплатные рабы. Ну, пусть ждет себе.