Сердце дракона, или Путешествие с Печенюшкиным
Шрифт:
Старушка Трепангия пыталась отблагодарить меня своей единственной драгоценностью — золотой статуей кита в натуральную величину. «Детям! — ответил я категорически. — Детям, внукам, правнукам… Это фамильная реликвия, она не должна уходить из вашего рода». Тогда, как вы догадываетесь, разговор естественным образом перешел на семейные тайны и родовые предания. Мы долго бродили вокруг да около, и вдруг без перехода Трепангия неожиданно сказала:
«Я знаю, что вас интересует, благородный Пиччи-Нюш. Амиранта открыла мне главную цель вашего появления в Чурменяполисе. Не забывайте — она провидица. Хотя будущее ваше не кажется ей определенным до
Дни мои сочтены богами. Давно похоронен в Драконьей пещере Дракошкиус Базилевс. И хоть тайны, за которыми вы явились, не принадлежат мне, я открою их спасителю любимой правнучки. Простится мне совершенный грех или нет, выяснится уже скоро — на том свете…
Прежде всего, запомните имя той, с кем вам предстоит померяться силами. Имя зла, исчадия мрака, одной из самых страшных колдуний, рожденных когда-либо нашей планетой — Тыщенция Кувырк!..»
Черный луч, темнее тьмы, ударил, как копье, из окна в спину старухи и, пронзив насквозь, вздернул к потолку. Не успев крикнуть, она умерла мгновенно. А в следующий миг я устремился по лучу вперед, к его основанию, обратившись в стрелу света, мечтая взглянуть на неведомого противника и сразиться с ним. Последнее, что я успел совершить в жилище Трепангии — опустить бездыханное тело сивиллы на ее узкое, монашеское, застланное суровым небеленым холстом ложе.
Строго говоря, пока тело опускалось, я уже был в лесу. Недалеко за особняком прорицательницы начинались деревья — смертоносный луч шел оттуда. Лесок и сам по себе оказался страшноватый. Похоже, значительно позже меня его видел поэт, ушедший от нас рано и трагично, как многие гении.
В том лесу белесоватые стволыВыступали неожиданно из мглы,Из земли за корнем корень выходил,Точно руки обитателей могил.Под покровом ярко-огненной листвыВеликаны жили, карлики и львы.И следы в песке видали рыбакиШестипалой человеческой руки…Это было, это было в те года,От которых не осталось и следа,Это было, это было в той стране,О которой не загрезишь и во сне…След от тех лет, положим, остался, — Печенюшкин для убедительности постучал себя по груди. — Вот он я, перед вами. Но спасся еле-еле… Так вот, там был низкий холм в глубине леса. На нем стояла фигура — словно из абсолютной черноты. Метров шесть в высоту. Более всего она походила… на женщину с кошачьей головой… Бр-р-р! — Его передернуло от воспоминания. — Руки ее были подняты над головой, ладони сложены вместе, лодкой, из них-то и выходил луч. Что удивительно, он четко выделялся даже в ночи и пронизывал деревья насквозь.
Я спрыгнул, чуть не ударившись о ладони колдуньи, очертил вокруг нас магический цилиндр, чтоб враг не ушел, и для солидности вырос еще на пару метров выше, чем черная фигура.
— А ты как выглядел? — перебила Лиза. — Обезьянка, мальчик, рыцарь в латах, чудище скользкое из жутиков? Надо было ее покусать для начала!
— Выглядел обыкновенно, как сейчас. Рубашка вообще, по-моему,
— Попытался схватить — пустота. Сам сделался проницаемым. Вот тогда-то мы и обнялись. Ну и сила у нее, скажу я вам! Будто под стальной пресс попал. Да еще луч этот черный меня опутал. Боль такую я только раз в жизни испытывал. Еще будучи обычной обезьяной. Когда меня Кутайра, крокодил-колдун, челюстями ухватил…
Собрал я силы, напрягся и луч проклятый в конце концов порвал. Только хотел за Тыщенцию взяться как следует, смотрю — она сквозь стенку цилиндра просачивается, как вода в песок. Защита Печенюшкина — и та подвела. Пришлось цилиндр бесполезный разрушить, и опять мы схватились — на земле.
Боремся мы, и такое ощущение, что к нам обоим силы прибывают. Ни я не могу верх одержать, ни она. Шпагу выхватить пытаюсь — впервые не удается. Лезвие в ножнах будто заклинило…
Разозлившись, я дернул так, что чуть Землю с орбиты не сорвал. Ножны сломались, клинок засиял, как сто пожаров, но лишь на одно мгно-вение.
Колдунья превратилась в темное облако, окутавшее клинок. Я шпагой вращаю, взбалтываю тьму, как желток для омлета, она сгущается, уменьшается, уплотняется вокруг… и вдруг слышу жуткий скрежет, и облако тает.
Стою на холме один, вокруг все серо, первый солнечный луч, золотой, рассветный, пробивается сквозь чащу, а в руке у меня клинок — весь иззубренный, в дырах, точно ржавчиной обглоданный…
Вот такая встреча… — Печенюшкин поднял руки, предвосхищая вопросы друзей. — Трепангию, провидицу, воскресить не удалось. Одно небогатое утешение — ей и так считанные дни оставались… Шпагу починил. Ответов на свои вопросы не нашел. Единственная польза — Амиранта, правнучка покойной, на похоронах дала мне совет: вызвать Дракошкиуса в сон кого-то из моих друзей и растолковала, как это сделать. Расстались мы дружески, она все понимает, не в обиде… Вернулся домой, и тут второй удар — изгнание. Остальное вы знаете.
— Ты мой хороший… — Аленка, тихо подойдя сзади, ласково обняла мальчугана. — Все пройдет, не обращай внимания. Это полоса невезения. У нас в классе Гошка Клюшкин, маленький такой, взъерошенный, как щегленок, когда пять двоек подряд получит, всегда шепчет: «Непруха катит…» А потом все становится просто замечательно. Недавно ему даже четыре с минусом поставили. По труду. Так мама его заплакала и торт купила.
— А почем ты знаешь, Печенюшкин, — Федя наморщил лоб, — что супротивник у тебя там и здесь один и тот же? Может, и не с Тыщенцией Кувырк ты в Чурменяполисе схватился? Колдунья, поди ж, визитку тебе не оставляла?
— Амиранта подтвердила. — Пиччи пожал плечами. — Да и меня интуиция еще не обманывала…
— Старухе поверил бы! — заявил домовой. — Старуха врать не станет! А девки все молодые да глупые, ветер в голове. Слушай! А ежели обратно туда, в прошлое, отправиться, к Трепотне твоей, то бишь к Трепангии? Лет на пяток пораньше.
— Объясняю специально для правителей, упрощенно… — Печенюшкин скептически покосился на Федю. — Первое: один раз я обжегся, больше не хочу гибели пророчицы раньше указанного срока. Второе: не спаси я правнучку, никто бы мне и слова не сказал. А кроме этой, других трудных ситуаций в жизни Трепангии летописи не сохранили. И третье, теперь, когда есть весточка от Дракошкиуса, путь наш вполне определен.