Сердце дыбом
Шрифт:
— Только не высоко, — предупредил его Ноэль. — Не поднимайся над клумбой. А то увидят.
Следующим был Жоэль, он взлетел, но на вершине петли завис и быстро спустился.
— Идут! — прошептал он низким голосом.
— Кто? — спросил Ситроэн.
— Дядя Жакмор.
— Мы играли в камни, — предупредил Ситроэн. Они уселись в кружок и взяли в руки лопатки. Через несколько минут, как и следовало, появился Жакмор.
— Здравствуй, дядя Жакмор, — сказал Ситроэн.
— Здравствуй, —
— Здравствуй, — подхватил Ноэль. — Посиди с нами.
— Я пришел с вами поболтать, — начал Жакмор, опускаясь на землю.
— Что же тебе рассказать? — спросил Ситроэн.
— Бог ты мой, да что угодно. Чем вы занимаетесь, например?
— Ищем камни, — ответил Ситроэн.
— Наверное, очень интересно, — предположил Жакмор.
— Очень интересно, — подтвердил Ноэль. — Мы играем в это каждый день.
— Когда я вчера шел в деревню, на дороге было много красивых камней, — сообщил Жакмор, — но я, конечно, не мог вам их принести.
— Ну, ничего, — успокоил его Жоэль, — здесь их вдоволь.
— Да, правда, — признал Жакмор. Возникла пауза.
— На дороге много чего есть, — простодушно заметил Жакмор.
— Да, — ответил Ситроэн. — Да и везде много чего есть. Через решетку видно. Дорога просматривается до самого поворота.
— Смотри-ка! Ну а за поворотом?
— Ну! — протянул Ситроэн. — За поворотом должно быть то же самое.
— А еще дальше деревня, — сообщил Жакмор.
— А в ней такие мальчики, как Жан, — добавил Ситроэн.
— Да.
— Он плюет себе на ладони, — вспомнил Ситроэн и брезгливо поморщился.
— Он работает, — сказал Жакмор.
— Все, кто работают, плюют себе на ладони?
— А как же, — ответил Жакмор. — Это для того, чтобы волосы на руках не росли.
— А деревенские мальчики играют? — спросил Жоэль.
— Когда у них есть время на игры, они играют все вместе. Но чаще всего они работают, а если не работают, то их бьют.
— Мы все время играем вместе, — произнес Ситроэн.
— А еще там есть месса, — продолжал Жакмор.
— А что такое — месса? — поинтересовался Ноэль.
— Ну, это когда куча народу набивается в зал, такой большой зал, а потом выходит господин кюре в красивых расшитых одеждах, и он говорит с людьми, и они кидают ему в морду булыжники.
— Ты произносишь нехорошие слова, — заметил Жоэль.
— И это все? — спросил Ситроэн.
— Когда как, — продолжал рассказывать Жакмор. — Например, вчера кюре подготовил очень хороший спектакль. Он дрался с ризничим прямо на сцене, в боксерских перчатках; они лупили друг друга, а в конце начали драться все присутствующие.
— И ты тоже?
— Конечно.
— А что такое — сцена? — спросил Жоэль.
—
Ситроэн задумался.
— А кроме драки в деревне чем-нибудь еще занимаются? — заинтересованно спросил он.
Жакмор неуверенно помялся.
— М-м… нет, в общем-то, — ответил он.
— Тогда, — заключил Ситроэн, — я считаю, что в саду лучше.
У Жакмора отпали все сомнения.
— Итак, — сказал он, — выходить на волю вам не хочется?
— Совершенно, — ответил Ситроэн. — Мы и так на воле. А потом, нам не до драк. Есть дела поважнее.
— А именно? — спросил Жакмор.
— Ну…
Ситроэн посмотрел на братьев.
— Камни искать, — промолвил он.
И они снова принялись копать, явно показывая Жакмору, что его присутствие их несколько стесняет. Жакмор встал.
— А вам не жалко, что деревьев больше нет? — спросил он перед тем, как уйти.
— О! Было красиво, но ничего, новые вырастут, — отозвался Ситроэн.
— Да, но где теперь лазать?
Ситроэн промолчал. Ноэль ответил за него.
— Лазать по деревьям, — заявил он, — в нашем возрасте уже неинтересно.
Смешавшись, Жакмор удалился. Если бы он обернулся назад, то увидел бы, как три маленькие фигурки взмыли в небо и спрятались за облаком, чтобы вволю посмеяться над его бестолковыми вопросами. Ох уж эти взрослые!
XXI
Низко склонив голову и сгорбившись, Жакмор широко шагал по дороге. Борода остро топорщилась. От былой прозрачности не осталось и следа, и вследствие этого он чувствовал себя чрезмерно телесным. Психоанализ продвигался, сеансы учащались; еще чуть-чуть, и психосеансировать будет нечего. Предавался Жакмор суете, спрашивая себя: «Как закончить это все?» Что ни делай, что ни говори, как ни дави на Сляву, все равно снискать, в психическом смысле, больше ничего не удастся. Живым он ощущал лишь свой личный опыт, живыми — лишь свои собственные воспоминания. Слявины не усваивались. По крайней мере, не все.
«Подумаешь! Подумаешь! — твердил он себе. — Прекрасна и свежа природа, хотя година на закате. О, месяц окткабрь, который я предпочитаю погодам морских смываний, месяц окткабрь пахучий и спелый, с черными, жесткими листьями и колючей проволокой красных шипов; твои облака, что егозят и тонко провисают по краям неба, твое жнивье цвета старого меда и все остальное, и до чего же все это красиво, земля мягкая, бурая, теплая, чего беспокоиться? какая глупость, все утрамбуется очень быстро. Ах! Как томительна дорога!»