Сердце и корона

Айнгорн Алекс А.

— Вы ответите, клянусь вам! Ну же! Это так? Да или нет?

— Нет! — крикнула Изабелла, оттолкнув его в гневе.

Они с полминуты глядели друг на друга, негодующие и раскрасневшиеся. Орсини почувствовал, что попал в глупое положение. Он резко повернулся и вышел. Жанна сидела на скамейке, взволнованно заломив руки.

— Тебя зовет королева, Жанна, — бросил Орсини, не останавливаясь около нее и не замечая ее удивленного взгляда. Она тут же поднялась и поспешила к Изабелле, оставшейся в беседке.

Вот теперь Орсини понял, каково приходится влюбленным, то, чего он никогда раньше не знал. Никогда никого не любивший, не знавший страстей, кроме тщеславия, он с недоумением находил

в себе незнакомую прежде смесь нежного томления, надежды, тоски, разочарования, обиды, ревности. Все чаще он, выронив перо, замирал у окна, растрачивая время на бесполезное и унылое наблюдение за королевой. Она прогуливалась по парку в сопровождении Жанны и Миньяра, и Орсини невольно кусал губы от едва сдерживаемой ярости. Ему казалось, — она женила Миньяра на Жанне лишь для того, чтобы всегда иметь под рукой. Тревога снедала его. "Никто не может ее заподозрить в склонности к нему, — думал он. — Ведь он супруг ее доверенной камеристки, и она сама их поженила." Он увидел, что Изабелла послала за чем-то Жанну, и осталась наедине с Миньяром. Горло сжималось, и в сердце клокотал пожар. Воображение рисовало страшные картины коварства и лжи. В мозгу крутилась одна и та же мысль: "Она отвела всем глаза. Теперь осыпает его милостями. Жанна ничего не подозревает, глупая девчонка, думает, этот столичный хлыщ польстился на нее. А он метит куда выше!" В смятенной душе молодого министра нашло приют злое и разрушительное чувство ревности, горькой и невыносимой, как жажда. "Вот кто сменил Антуана в ее сердце — Миньяр, — думал он. — И как я раньше не догадывался."

Вечером, во время традиционного бриджа, Изабелла, краешком глаза поглядывавшая на Орсини, подметила, что он бросает на Миньяра испепеляющие взгляды, столь яростные, что удивительно, как он не сгорел на месте. Ей крайне неприятно было это зрелище. Орсини мучился своими подозрениями. Но Изабелла полагала, что Орсини ревнует Жанну и не находила себе места от волнения. Она не находила в себе сил оставаться по-прежнему преданной подругой своей камеристки, и молодые женщины вдруг отдалились друг от друга.

"Она не может смириться с тем, что ее Миньяр — муж Жанны, — думал Орсини, когда камеристка стала все реже появляться около своей госпожи.

— Она отвела всем глаза, но сама боится-таки, что Миньяр ее забудет". В сердцах Орсини и Изабеллы воцарилась смута. Королева, несмотря на молодость и пылкость натуры, была, в общем, женщиной трезвой. Оценив обстановку, она подумала, что, пожалуй, чего-то недопонимает. Ей не верилось в то, что камеристка настолько завладела сердцем ее министра, такого самоуверенного, такого заносчивого. Ведь Жанна была всего лишь миленькой и ласковой девушкой, а Орсини, конечно же, избрал бы первую красавицу двора… или королеву. Но он всегда был так холоден с ней, так равнодушен, так хотел, чтоб она была верна Рони-Шерье, или хотя бы его памяти. Все это было невыносимо запутано, никто не мог разобраться, у кого что на уме.

Миньяр не мог не почувствовать, что Орсини ненавидит его. Оба, как два боевых петуха, только и ждали момента кинуться друг на друга. Хотя Миньяр характером скорее напоминал Рони-Шерье, и спокойствие лишь изредка покидало его, Орсини выводил его из равновесия, отводя душу колкостями. Как-то раз он встретил Миньяра в кабинете королевы.

— А где ее величество? — резко спросил Орсини.

— Не знаю. Она обещала сейчас же вернуться.

— А что вам нужно?

— Вам что за дело? — рассердился Миньяр.

— Ах, секрет! — язвительно усмехнулся Орсини.

— Королева просила принести ей старинные гравюры моего отца: коронация ее прадедушки, битва, в которой он славно победил врага и подобные им сюжеты. Вы удовлетворены? Как видите, никакого секрета

нет.

— Ах, вот оно как! А мадам де Миньяр тоже будет рассматривать гравюры?

— Возможно, если она не занята.

— Она, должно быть, трудится в поте лица.

— Это зависит от ее величества.

— Кажется, ее величество не очень-то загружает мадам Жанну последнее время. Ведь у вашей супруги обязанности куда более важные.

— Какие же, маркиз? Скажите, будьте любезны.

— Например, оберегать вас от посторонних женщин, и сохранять вас для…

— Что вы плетете, Орсини? — вдруг прозвучал голос Изабеллы за их спиной, и она появилась в кабинете, отодвинув тяжелую бархатную портьеру, вышитую золотыми цветами.

— Месье, — обратилась она к Миньяру, — оставьте мне гравюры и идите. А вы подождите, Орсини. С вами мне еще предстоит побеседовать всерьез.

— Я не уйду, государыня, — сказал Миньяр, доведенный до бешенства,

— пока вы не позволите мне доказать на поединке, что маркиз де Ланьери — подлец. Вы позволите нам дуэль, государыня. Я требую удовлетворения.

— Маркиз, извинитесь сейчас же!

— Ни за что, мадам, я был прав.

— Я вызываю вас на дуэль! — крикнул Миньяр.

— Да хоть сейчас! Вытаскивайте вашу шпагу!

— Вы с ума сошли, господа! — возмутилась Изабелла. — Я запрещаю! Миньяр, друг мой, что я скажу Жанне, если вас убьют? Орсини, кто будет заниматься политикой, если я потеряю вас? Нет уж, вы оба нужны мне живыми.

— Один из нас не может жить! — ответил Орсини, и Миньяр кивнул, подтверждая его слова.

— Безумие! Я прикажу окатить вас обоих холодной водой, чтоб вы остыли. Идите, Миньяр! И попробуйте хотя бы заикнуться о поединке! Орсини, мне стыдно за вас!

Миньяр ушел, и Изабелла снова обратилась к своему министру.

— Вы нестерпимы, — заметила она сердито. — Ну зачем вы оскорбили Миньяра?

— Я его не оскорблял, — упрямо сказал Орсини.

— Но он в бешенстве. Вы же плели чепуху, ей-богу!

Голос королевы вдруг стал ласковым и вкрадчиво-нежным.

— Что с вами, Орсини, расскажите мне. Я клянусь помогать вам во всем. Вы не в настроении, вы сердитесь… Что такое с вами?

— Ничего, ваше величество. Ровным счетом ничего.

— Что вы не поделили с Миньяром? Жанну?

— Нет, вас, — грустно сознался Орсини.

— Меня? — вскрикнула королева, чувствуя, что у нее обрывается сердце. Она с надеждой вгляделась в его лицо.

Наконец, он заговорил.

— Когда-то, всего лишь два с половиной года назад, а кажется, что давно, я пришел к вам, надеясь на вашу помощь. Помните? Вы были юной неопытной девчонкой, вам до смерти хотелось стать настоящей королевой, и вам было очень смешно. Помните вы? Я знал, что вы презираете меня, что я для вас меньше, чем никто, но решил, что непременно добьюсь своего. Вы стали поощрять меня, давали мне титул за титулом. Мне хотелось верить в вашу искренность, и я почти поверил. Нет, я лгу, я поверил, поверил в то, чему хотел верить. А вы посмеялись надо мной. Я сам виноват. Я возомнил бог весть что о себе и был наказан. Я знаю, если б не Антуан, которого тогда вы любили, мне еще долго пришлось бы сидеть в компании с крысами. Но вам стало совестно перед его памятью, ведь мы были друзьями, и вы отпустили меня. Ради него! Как я вас ненавидел! За вашу насмешливость и надменность мне хотелось убить вас. Я отвечал вам такими же колкостями, но знали ли вы, что под ними я скрывал воспоминание о том, как вы говорите мне: "Хочу видеть вас помощником писаря". И смеялись мне в лицо. Я убил бы вас своими руками, но вы обезоружили меня доверием. Вам было удобно, правда, свалить на меня опротивевшие вам государственные дела? Я переносил унижение за унижением, и ради чего?