Сердце мексиканца
Шрифт:
Даже достала заскучавший ноутбук, открыла свои рабочие записи — и с отвращением захлопнула крышку. В голове бился тяжелый пульс, зубы сжимались от злости, но тут же хотелось расплакаться и пожалеть себя, бедную девочку, которую чертовы мачо перекидывают друг другу как игрушку, вообще не интересуясь ее мнением и желаниями.
У всего этого был только один плюс: проблемы с тягой к проклятому Змею больше не существовало. Если ей и хотелось с ним что-то сделать, то желания эти проходили больше по ведомству «насилие», а не «секс».
Но все изменилось, стоило
Он толкнул дверь, та устояла, закрытая на задвижку, и Аля, ворча про себя на свою глупость, встала, чтобы отпереть. Глупостью было бы не пускать его в собственную спальню.
Вошел — и сразу заполнил пространство собой. Своим запахом, своей силой и энергетикой, такой близкой мощью, мужской, жаркой, темной.
Сантьяго прошелся тяжелым взглядом по ее лицу и передумал что-то говорить, сделав какие-то свои выводы. Лишь стоял и смотрел, не делая попыток отодвинуть с дороги, потому что Аля совсем забыла, что мало открыть дверь, надо еще позволить войти.
А еще она забыла, как он на нее действует. Что страх давно прошел, а обида слишком нестойкое чувство, чтобы удержать ее от желания дотронуться до горячей смуглой кожи под расстегнутой клетчатой рубашкой, провести пальцами по твердому животу с четким рисунком мускулов.
Он сделал всего один шаг к ней, входя в комнату, и голова закружилась от его яркого окутывающего запаха, и захотелось качнуться вперед, достать губами губы, продолжить все прерванное вчера. Внутри что-то сжалось от предчувствия, от пронзительной реальности происходящего: рядом с ним всегда все становилось ярче и четче.
Она отступила всего на полшага назад, чтобы увлечь его за собой, но Сантьяго хватило этого расстояния, чтобы войти — и свернуть в приоткрытую дверь ванной.
Зашумела вода.
Аля чуть не вскрикнула от досады.
Свернувшаяся внизу живота напряженная пружина толкнулась, готовая распрямиться, затопила тело горячим стремлением получить то, чего она хочет.
Дождаться его из душа было сложнее всего, но сегодня он был там не так долго, чтобы она совсем извелась. Выйдя, он очертил взглядом ее обнаженное тело под простыней, но отвернулся, выключил свет и как обычно лег на свою половину кровати.
Молча. Молча.
И у нее оставался только язык тела, потому что на неродном обоим английском она бы не смогла сказать ничего, что звучало бы жарко и понятно, без привкуса претензий.
Она просто придвинулась к нему и прижалась всем телом, пока еще через слои простыней на ней и на нем. Он замер, но потом отодвинулся.
Аля выпуталась из простыни и прильнула уже голой кожей. Он вздрогнул, когда ее грудь коснулась его открытой спины, но все равно упорно сделал вид, что это случайность, что она лишь неловко повернулась во сне, и — снова вежливо отодвинулся.
Чтобы у него не осталось сомнений в ее намерениях, Аля нырнула к нему под простыню и обвила его руками, с наслаждением коснувшись наконец перевитых мышц внизу живота. Смотреть на них было невероятно, но трогать —
Она застонала и прикусила его плечо, сжимая бедра, между которыми давно было сладко и жарко. Грудь смялась, распласталась о его спину, так она вжималась в него. Она чувствовала, как напряжены мышцы всего его тела, словно он взведен как курок, в боевой готовности, за мгновение до броска, и держит себя неподвижным только усилием воли.
Сантьяго накрыл ее пальцы на члене своими… и аккуратно убрал.
Аля чуть не взвыла.
Она перехватила его руку, потянула к себе, заставляя перевернуться на спину, и положила себе между ног, бесстыдно разводя бедра.
Он замер, застыл, опасаясь шевельнуться.
Ее губы были прижаты к его плечу, и она слышала, как тяжело он дышит, как сглатывает, стискивает зубы. Змей явно хотел ее, но почему-то держался.
Но когда он двинул пальцами, чтобы убрать их, Аля так ахнула от невольной ласки, что его дыхание сорвалось.
Он не смог это прекратить, просто уже не смог, сила воли не срабатывала, несмотря на приказы разума. Пальцы двинулись еще и еще раз, выбивая из нее стоны и всхлипы, и он развернулся, навис над ней, касаясь только в одном месте, но обжигая дыханием и взглядом темных глаз.
Его лицо было невероятно близко, он всматривался в нее, изучая каждый ее вздох, и стон, и всхлип, и дрожание губ, и движение к нему или обратно, пока его пальцы изучали ее тело, путешествуя вверх и вниз, раздвигая, потирая, гладя, то едва касаясь, то жестче и грубее вжимаясь в плоть. И когда изучили до конца, составили четкую карту, понятную для него, там, где не было ясности даже для самой Али, он повел свою мелодию, заставляя ее тело составлять из знакомых и привычных ощущений совершенно новую, незнакомую симфонию.
Она смотрела в черноту его глаз близко-близко, она дышала только воздухом из его губ, пространство между ними было плотным, осязаемым, звенящим от электрических разрядов. Но скоро не выдержала тяжести его взгляда и запрокинула голову, закрыла глаза, чтобы сосредоточиться только на том, что происходило там, где он касался ее.
Где пальцы дразнили легкими касаниями, доводили до того, что казалось: сейчас! — но снова заставляли изнывать от ожидания, разогревали здесь, чтобы продолжить там и потом соединить все части в одно.
Аля, закусив губу, выгибалась и тянулась от того, как каждое движение насыщало что-то внутри. Дразнящее чувство не остывало и не разрешалось, лишь наполняло все мышцы сладостью и ожиданием.
И когда стало слишком сладко, в нее вошли его пальцы — сразу очень глубоко и туго натянув ее и добавив остроты. Это было до такой степени интимно и бесстыдно, как не было бы, даже насади он ее на свой член. Он чувствовал внутри каждое движение, сжатие, биение. Чувствовал, как она становилась влажнее и как пульсировало ее тело вокруг его пальцев, обнимая их.