Сердце мексиканца
Шрифт:
Он больше не пытался устоять.
И только спустя много-много сладко-острых долгих минут, когда Аля пыталась отдышаться от очередного крышесносного оргазма, он все-таки ответил ей:
— Тебя привели мне боги. За всю ту кровь, что я проливал на их алтаре, они решили вознаградить меня и найти женщину, против которой я оказался бессилен. Я запирал свое сердце на ключ много лет, не зная, что оно уже украдено и давно существует отдельно от меня. Только увидев тебя, я понял, что в моей груди все это время
— Ты приносил жертвы в храме майя? — изумилась Аля.
— Не жертвы… — он коротко усмехнулся. — Так получалось, что нам приходилось убивать некоторых людей прямо в лагере. И потом, когда уже переселились сюда, использовали то место для дел, которые не хотелось проворачивать на ранчо.
— Ты опасный… — выдохнула она. И тут же поинтересовалась: — Покажешь мне тот храм?
Он посмотрел на нее с явным удивлением:
— Хорошо. Если хочешь.
10
Утром он разбудил ее еще до рассвета.
Огладив руками тяжелую со сна грудь, потеревшись сзади горячим членом, жарко впившись в холку зубами, как зверь, когда Аля мурлыкнула и сама подалась к нему бедрами.
Любого другого мужчину она бы убила за такое пробуждение. Она, бывало, орала на неосторожных любовников, посмевших заявить, что у них, де, утренняя эрекция: «Если для тебя это такое событие, давай тогда закажем фейерверки и торт со стриптизершей! Солнце тоже каждый день встает, это не повод меня будить!»
Но это был Сантьяго.
Который не ушел, как обычно, тихо, пока она спит. Он разбудил ее только для того, чтобы любить.
Нежно скользнул в нее одним движением, короткими толчками, раскачивая ее, как на качелях, сладко, жарко — и оставил, разомлевшую от неги, шепнув:
— Спи. Не выходи пока из комнаты, там много лишних людей.
Днем он заглянул ненадолго, занес стряпню Пилар и поел вместе с ней. Уходя, велел запереть дверь — ему придется уехать до вечера, но куча незнакомого народу все еще толчется в доме. И народу не всегда безопасного. Аля повисла у него на шее, тревожно вглядываясь в темные глаза. Но Сантьяго погладил ее по спине и успокоил:
— Никаких войн, только местная политика, — и добавил, проведя ладонью по ее спине и многообещающе остановившись на заднице: — Вернусь до полуночи, и у тебя будет очень, очень долгая ночь…
Он забрал с собой окровавленную одежду, и Але не пришлось вздрагивать, входя в ванную.
Освежающая прохлада смывала с тела испарину, бодрила контрастом с расслабленным томлением, в котором Аля пребывала в объятиях Змея. Она стояла под душем и чувствовала как каждая капля ударяется о кожу, как вспыхивает звенящим холодком, будоражит и пробуждает. Чувствовала себя невероятно живой, все эмоции были ярче, прикосновения острее, даже время текло как-то
Аля вновь пробуждалась после вынужденного закукливания, когда ей пришлось спрятаться внутрь себя, чтобы пережить невыносимое: Хесуса, плен, неопределенность и тревогу.
И вместе с ней пробуждались ее старые привычки.
Вымыть голову, нанести маску для волос, смыть, нанести кондиционер и пожамкать волосы, чтобы после высыхания они легли естественными кудрями. Напитать уставшую от солнца высохшую кожу увлажняющим гелем с запахом меда и миндаля, втереть молочко, и, когда кожа вновь засияет — побрызгать сладким мистом для тела с блестками.
Кое-что все-таки изменилось — сегодня она собиралась не в караоке и не в поход по барам, и даже не на свидание в ресторан. Она готовилась для одного-единственного мужчины, другие ее не увидят. Но ей хотелось сейчас быть для него самой красивой, нежной, вкусно пахнущей и сладкой. Чтобы его губы встречали не обветренную кожу, а шелковую нежность, подобную лепесткам роз. Чтобы он вдыхал с ее тела дразнящий яркий аромат цветов и чувствовал сладость, когда проводит языком по груди.
Чтобы она вся искрилась в его руках.
Он вошел, уже на пороге стаскивая с себя футболку. Аля, сначала собиравшаяся томно обмотаться простыней и дать развернуть себя как конфету, отбросила эту идею к чертям и просто прыгнула на него. Обвила руками и ногами — он прижал ее к стене и взял первый раз быстро и жадно, как утоляют первый голод, чтобы потом неспешно смаковать изысканные вкусы.
Кстати, о вкусе.
Опуская Алю на кровать, Змей провел пальцами по ее груди и удивленно посмотрел на блестки на них. Лизнул — и передернулся.
— Пойдешь со мной в душ? — спросил он, стаскивая джинсы.
— Я там уже была… — отозвалась она, потягиваясь как кошка. Как бы ей ни нравилось то, что он делает, ей все равно нужны были перерывы, а она догадывалась, чем закончится совместное принятие душа.
— Мне хочется смыть с тебя вот эту блестящую штуку, которая пахнет, как дешевые конфеты. Я люблю твой собственный запах.
— Но… — Аля приподнялась на локтях и лизнула собственное плечо. Вполне нормальный вкус, чего он… — Я думала, тебе понравится.
— Мне нравится… — он подошел к ней, навис, опираясь на руки, и она с удовольствием провела пальцами по напрягшимся мускулам. Взгляд его был опасным и темным. — …как ты начинаешь пахнуть, когда изнываешь от желания. Это самый влекущий запах в мире.
Аля почувствовала, как начинает гореть кожа. Каким-то образом ему удалось вновь затронуть самое интимное, бесстыдно вытащить на свет и сделать возбуждающим настолько, что она почувствовала, как становится еще мокрее, хотя казалось, куда уж больше.