Сердце мира
Шрифт:
дня, и еще рано думать о надежде. Еще слишком слаб этот зачаток, чтобы журчать о любви. Но взгляни: он шевелится. Слабый, но упорный ручеек. Еще слишком рано, чтобы говорить об источнике. Он течет, затерянный среди Хаоса, вне всякого направления, еще не найдя равновесия. Но все сильнее. Источник среди Хаоса. Бьющий из абсолютного Ничто. Истекающий из себя самого. Это не начало Бога, Который в Своей вечности и могуществе Сам определяет Свое существование — как Свет, Жизнь и триединое Блаженство. Это и не начало Творения, которое мягко и сонно соскальзывает с рук Творца. Это начало, которое нельзя ни с чем сравнить. Как будто бы Жизнь возникает из Смерти. Как будто бы усталость — столь усталая, что никакой сон не в силах подкрепить ее, как будто бы последняя степень утомленности на грани полного истощения: все это начинает течь, ибо течение — это, возможно, самый точный символ усталости, а все сильное и прочное в конечном итоге растворяется в воде. И не родилось ли все — тогда, в самом начале, — из воды? И этот источник среди Хаоса, эта струящаяся усталость, не есть ли это начало некоего нового Творения?
Волшебство Великой Субботы. Источник еще не обрел своего направления.
врата, Хаос, Ничто, из которого изливается этот источник. Никогда более не закроются эти врата. Как первое Творение вечно новым явилось из ничего, так этот второй, еще не рожденный, только лишь охваченный новым пробуждением мир возникает из этой — более никогда не закроющейся — раны. Всякая форма будет впредь обретать свои очертания в этой кромешной пустоте, всякое здоровое начало будет черпать свои силы в творческой мощи этого зияния. О вы, победные врата жизни! Несчетные воинства благодати, облеченные в золотые доспехи и вооруженные огненными копьями, выступают из-под ваших ввысь уходящих сводов. О ты, неисчерпаемый источник бытия! Поток за потоком струи Крови и Воды исходят из твоих незапечатанных глубин, исходят, крестя сердца язычников, исцеляя истомившиеся души, орошая пустыни вины, обогащая сверх всякого богатства, сверх всякой меры исполняя всякое желание и заполняя собою любое готовое принять их сердце
Победа
X
Никто не видел часа Твоей победы. Никто не стал свидетелем рождения мира. Никто не знает, как ад Субботы превратился в свет Пасхального утра. Нас спящими перенесли на крыльях через бездну, спящими мы получили пасхальную благодать. И никто не знает, что с ним произошло. Никто не знает, чья рука коснулась его щеки, когда тусклый мир внезапно засиял яркими красками, и он поневоле должен был улыбнуться тому чуду, что случилось с ним.
Кто может объяснить, что это означает: Господь есть Дух? Дух есть невидимая реальность, которая свидетельствует о себе очевиднее, чем все, что порождено нашими чувствами. Дух есть невидимое благоухание Рая, возникающего внутри нас. Дух есть невидимое огромное крыло, которое узнается по дуновению ветра и по тому внезапному влечению, которое охватывает нас, стоит лишь пуху этого пера слегка нас коснуться. Дух есть Параклит — Утешитель, и в Его нежности слово раскаяния немеет и остается невысказанным, подобно тому, как растворяется в свете солнца иней; огромный, легкий, как шелк, белоснежный покров покрывает твою плоть, и под этим покровом как бы сами по себе распадаются приросшие к тебе одежды отчаяния. Дух — волшебник: Он может сотворить в тебе то, чего в тебе нет, может заставить исчезнуть то, что кажется неотменимым; посреди пустыни он творит сады, птиц и источники, и то, что сотворено Его волшебством — вовсе не мираж, но несомненная истина. И вместе с истиной Он создает для тебя веру. Ты веришь Слову, ты видишь, ощущаешь и осязаешь. Ты чувствуешь новые, возрастающие в тебе органы, ты касаешься гладкой кожи, с которой чудом исчезли раны. Ты живешь в царстве чуда, ты проходишь по нему, как дети проходят по пространству сказки — осчастливленный и всепонимающий.
И все, что было вчера, становится как бы сном, который трудно припомнить, а весь старый мир, как картина, заключен в раме, висящей на стене нового жилища.
Еще совсем недавно ты, захлебываясь от слез, стоял на коленях у пустого гроба. Тебе было попросту ясно: Господь мертв, и та сладостная жизнь, что соединяла Его и тебя, мертва. То, во что пристально упирается твой взгляд — это пустота пещеры. Холодом и ужасом веет из твоей души, и они влекут тебя туда, где Умерший обрел свой покой, где ты омыл Его благовониями и укутал саваном твоего благоговения — того благоговения, которому уже нечего больше ждать. Тебе хочется продолжить твое служение у Его Гроба, ты не отказываешься от молитвы, не отказываешься от пустых обрядов в церквях — от этого безнадежного служения твоей мертвой любви. О, нет! что значит теперь Воскресение? Кому это известно среди тех, которые сами не воскресли? Что значит теперь вера? Она запечатана вместе с Гробом. Что значит теперь надежда? Свинцовой тяжести помысел без сил и желаний. А любовь? Ну, возможно, всего лишь сожаление, опустошенная скорбь безутешной ненужности, усталость, которая уже не может скорбеть. Итак, взгляд твой направлен в пустоту. Ибо Гроб на самом деле пуст, пуст ты сам и потому уже очищен, и лишь то, что ты в остолбенении, мешает тебе обернуться и взглянуть назад. Ты глядишь перед собою, хотя за спиной у тебя стоит твоя жизнь! Она зовет тебя, ты оборачиваешься к ней и не узнаешь ее, ибо отвыкшие от света глаза не способны уже ничего распознавать. И вот, внезапно раздается слово, и это слово — твое имя. Твое собственное, дорогое тебе имя, звучащее из уст любви, твое бытие, воплощение тебя самого, ты сам — сошедший из тех уст, которые только что считались устами Умершего. О слово, о имя, о собственное имя мое! Слово, обращенное ко мне, слово, прошептанное с улыбкой и столь много обещающее, светоносный поток, вера, надежда, любовь! Одним ударом молнии я превращен в новое существо, я есмь, я могу вернуться к себе самому, чтобы в этот же ликующий
«Я — Воскресение и Жизнь!» Тот, кто верует в Меня, тот, кого Я касаюсь, кто слышит свое имя из уст Моих, тот жив и воскрес из мертвых. И сегодня — день твоего рождения, самый новый и самый юный день из всех дней твоих, и дня более юного у тебя более не будет, ибо сегодня по имени тебя окликнула сама Вечная Жизнь.
Теперь я знаю, кто я, теперь я могу быть собой, ибо моя Любовь любит меня и доверяет мне. Это «Ныне», в котором сошлись воедино наши имена, есть день моего рождения в вечности, и никакое время не сможет это «Ныне» стереть: здесь поставлена исходная точка. Здесь миг Творения и начало начал. Пустая форма заливается колокольным металлом, а ветхий покров, окружавший меня снаружи и хранивший мою пустоту, распадается на части. Отныне я буду звонить и, вознесенный в высь колоколен, буду нести благую весть. «Иди и возвести братьям своим!» Я уже вижу, как нетерпеливо бьются твои крылья, лети, Мой голубь! Лети, Мой пасхальный вестник, возвести братьям своим! Ибо в этом — Воскресение и Жизнь: нести благую весть, поддерживать ее огонь. Быть пригодным для рук Моих — пригодным для возведения Царства Моего в сердцах человеческих, чтобы Сердце Мое продолжало биться в этих сердцах. И если они, эти сердца, не поверят тебе, то это будет, как в тот раз, когда не поверил ты. Однако ты просвещен светом Жизни, из твоих глубин сияет убежденность Жизни; ты сможешь обратить ко Мне окаменевшие чувства этих сердец.
Иди и неси весть Мою! И когда эта убежденность вырывается наружу, начинает веять Дух Господень. Он сверкает повсюду, как гроза с ясного неба, он сверкает перед впавшими в уныние и в единый миг возносит эти души ввысь, вливая в них Свое раскаленное пламя. И когда они, опьяненные этим счастьем, пытаются объять Его взглядом и ощупать Его руками, Он, удаляясь от них, указывает им на их подлинный путь: «Иди и неси весть Мою!» И начинает кружить их в вихре, от которого перехватывает дыхание. И в конце концов однажды вечером они собираются, охваченные пламенем, в их трапезной, и, исполненные Его любви, делятся друг с другом своими повествованиями, и вот, когда их
речи еще не закончены — взгляни! — Он стал среди них и сказал им: «Покой да пребудет с вами!»
Покой, которого не знает мир, и которого он не может дать. Покой, который превосходит все мысли и чувства, тот покой, что столь стремительно заливает собою и верх, и низ, что сердца их могли бы разорваться от перенапряжения, если бы он не был покоем. О огнь из безмолвия, о буря из тишины! Так прост этот Божий Рай, что может стать трапезой, на которой подают пчелиные соты и запеченную рыбу. Этот Рай может быть столь земным, что может обернуться рыбной ловлей поутру на Генисаретском озере, когда плещут волны, первый солнечный луч пробивается сквозь туман, а на берегу стоит человек и зовет, и подает знак, чтобы сети бросили справа, и был полный улов. Пока сохнут камни, на побережье уже накрывают на стол; и поскольку никому не приходит в голову задаваться вопросом, кто этот чужестранец, безмолвие нарушается лишь плеском волн. Покой, что не требует вопросов: это Господь. Все просто настолько, как будто бы никогда не было ничего иного. Как обычно, Учитель благословляет хлеб, и всем хватает хлеба после того, как его преломили. Как будто бы не было ни Креста, ни мрака, ни смерти. Покой да пребудет с вами. Как будто бы никогда предательство, ложь и бегство не отягчали их сердец. Покой да пребудет с вами, не тот покой, что дает мир, но тот, что Я даю вам. Да не смущается и не стыдится сердце ваше. Ибо вот, взгляните: Я победил мир.
И ты, Симон Петр, сын Ионин: любишь ли ты Меня? Любишь ли ты Меня, душа, что трижды отреклась от Меня? Разве не любил ты Меня всегда, разве не было это любовью, когда ты следовал за Мною, в то время, как другие разбежались по безопасным углам, разве не было это любовью, когда, замерзая, ты стоял у ночного костра, почти лишившись чувств, в смятении и оцепенении? Ты пытался согреться, но какое тепло могло добраться до твоей окоченевшей души, которая отреклась, не ведая, что с ней происходит? Не ведала, потому что вы все должны были оставить Меня, чтобы Я смог один проделать Свой путь, тот путь, по которому может пройти лишь Одинокий. Отреклась, чтобы горькие рыдания под крик петуха полностью сделали твою душу Моею. Все это теперь вдали и вряд ли видимо — новая страница открывается сегодня. Не только смерть побеждена мною, и не только грех, — не в меньшей мере побеждено приносимое ими бесчестие, красная краска стыда, горькие дрожжи твоей вины, раскаяние и твоя тяжкая совесть: взгляни — все это исчезло без следа, быстрей, чем тает снег в лучах пасхального солнца. Ты смотришь Мне в глаза, смотришь так непринужденно, с такой свободой и со столь невинным выражением лица, чуть ли не с притворством маленького мальчика, который хотел бы под невинным взглядом упрятать свою проделку. Твой взгляд столь легок, как весенняя мелодия; как и небо над нами, он пронизан столь ясной голубизной, что Я поневоле должен верить тебе: да, Господи, Ты знаешь, что я люблю Тебя. Это Мой пасхальный подарок тебе, Петр, — твоя спокойная совесть, и ты должен принять этот подарок со спокойной совестью, ибо в день Моей победы Я не хочу видеть ни одного отягченного сердца. Что значит это преувеличенное раскаяние, эта злосчастная попытка выглядеть несчастным? Предоставьте фарисеям точные и благочестивые обмеры вины и раскаяния, пусть они измеряют тяжесть греха и ее соответствие глубине и силе покаяния; все это принадлежит Ветхому Завету. Я взял на Себя вину, позор и отягченную совесть; ныне же рожден Новый Завет — рожден в невинности Рая, через новое рождение от воды и Духа Святого. Столь непреодолимо сияние новорожденного мира, что душа ваша, хоть и пытается наперекор всему, но не в состоянии вернуться к пережитому в мире ушедшем. Может ли чашечка цветка противостоять солнцу, которое обрушивает на нее потоки света и тепла? Может ли она оставаться закрытой — хотя бы потому, что вроде бы недостойна взглянуть в глаза божественному свету? Если родители прощают своим детям, если друзья прощают друг другу, оставаясь при этом людьми, которым не подвластен акт сотворения, то как же Я, ваш Творец, не сотворю этого в день Моего восстания из мертвых?