Сердце мира

Бальтазар Ханс Урс фон

Пустыня в сердце — сознательно противящемся, страстно обороняющемся, бегущем назад даже при движении вперед. Пустыня в совести — тяжелой, но тут же вновь освободившейся, исполненной спокойного сознания Божественного сыновства, но неосознанно тревожащейся, достойна она гнева или любви. Пустыня самой любви, которая не знает, любит ли она, или все еще остается скрытым под розами жертвенности вожделением, шаткая, колеблющаяся руина, хоть и несомненно знающая дар Божьей, излитой в сердце любви, и основание того здания, что построено на Господе и Христе.

Наконец, пустыня всего этого запутанного мира: застывшие скалы и пенящиеся волны, вечное возвращение одного и того же и переход к еще доселе небывалым родам, гармония в движении звезд и суетливое кружение атомов — как будто этот мир в своей загадочной свободе выплескивается за пределы каждого только что придуманного закона. Мир, который был доверен человеку, как сад, доверен ради заботы о нем и для бесконечного развития. И, вечно новый, этот мир — как беззаботный хаос — переходит все границы, стачивает

только что заостренные острия, как ни в чем не бывало выгибает вниз восходящие кривые и возвращает достигшие совершенства формы в то лоно, откуда они начали развиваться. Мир, в котором смысл и бессмыслица раскачиваются в равновесии, где каждый из элементов требует своей противоположности, мир, что заключил себя в округлое яйцо и любое стремление к небу поглощает своей земною атмосферой. И в то же время — это мир, который открыт, который раскрывается как рассеченное анатомом тело, который всеми своими органами стонет от тяги к полноте, который не в состоянии сам отдать себя. Он тянется к Богу обеими руками и всеми тканями своей плоти жаждет Его — как жаждут благословенного ливня. Мир, из глубин которого исходят все силы и который, однако, бессильно сжимается и жаждет нисхождения благодати. Столь неоднозначный мир, двойственность и неединство которого столь однозначны и который, держа Творца и творение на расстоянии друг от друга, все же соединяет их. Мир-чудовище, который встает на дыбы и мстит даже Богу в образе человека, и в то же время — мир-дитя, младенец, дремлющий на руках у Девы Марии.

Кто постигнет замысел Господа, вложенный в Его творение и стоящий над ним? Кто свяжет короткой нитью бесконечную охапку цветов, собранных Премудростью? Кто укротит дикую чащу Его непостижимости? Взгляни, как дух и бытие человека, подобно чаше фонтана под струей воды, подставляют себя под ниспадающий поток всеохватной тайны. Пусть она льется, ибо, позволяя этому потоку изливаться, ты постигнешь то, что ты можешь, а все то, что ты можешь — это быть чашей, подставленной под этот поток. Открой свое сердце и свой рассудок и не пытайся удержать себя. Если тебя снесет потоком, ты будешь очищен. То странное и непонятное, что льется сквозь тебя — это именно тот смысл, которого ты ищешь. Чем более ты раздаешь, тем богаче твоя мудрость. Чем больше ты удерживаешь, тем полнее твоя сила. Смотри, все хочет сбить тебя с толку, чтобы ты в полноте заблуждения познал сверхполноту любви. Все жаждет опустошить тебя, чтобы ты обрел пустоту для сверхполноты веры. Все пытается превратить тебя в ткань, чтобы она протерлась, и чтоб сквозь нее засияла полнота света.

Ибо взгляни — все распадается на элементы и нисходит до уровня атомов, чтобы вновь сложиться в единственный кристалл

совершенного центра. Все умирает в смертельной схватке конечного незнания, ибо только для нас материя совершенного бессилия становится царской мантией победы над миром. Все попадает в реку, где трещат, раскалываясь под солнцем, льдины, и катится в грохочущей бесформенности к морю. Но это движение порождено биениями пульса, идущими от центра, и то, что кажется хаотическим порывом, есть биение Крови в Теле космического Христа.

В этом Теле, подобно капле этой Крови, ты должен течь вперед и позволить нести себя сквозь красные заторы и пульсирующие жилы. В этом Кровообращении ты познаешь как ничтожность твоего сопротивления, так и мощь тех мускулов, что гонят тебя вперед. Ты познаешь страх творения, которое должно склониться и проиграть, но ты познаешь и желание Божественной жизни, состоящей в бесконечном кружении струящейся любви. Несомый по волнам Божественной Крови, ты столкнешься с разными вещами — и с обломками, что сталкиваются друг с другом в стремнине горного ручья, и с прекрасными парусниками, которые скользят по нежной глади царственного потока. Потом — вынесенный куда-то в пространство темного одиночества, ты познаешь причастность друг другу всех живых существ — причастность в соприкосновении с этими струящимися дорогами Тела и неповторимость этих существ на этих путях. И, породнившись со всеми вещами и всеми природами, ты будешь, наконец, сопричастен самому себе, и через обходные пути самозабвения ты будешь приведен к праздничному Столу Приношения, на который ты сам положишь себя как некий новый дар. Направленный толчком Сердца ко всем членам этого неимоверного Тела, ты совершишь путешествие, что длиннее самого длинного из странствий Колумба, но — как Земля подобна шару, так и все вены ведут снова к Сердцу, откуда вечно исходит любовь, и куда она всегда возвращается. Постепенно ты научишься его ритмам и не будешь более пугаться, когда Сердце вытолкнет тебя в пустоту и смерть; ведь теперь ты знаешь, что это кратчайший путь к тому, чтобы его полнота вновь желанно приняла тебя. И если Сердце оттеснит тебя, то знай: это посланничество, а посланный от Сына сам совершает путь Сына, прочь от Отца, в мир. И твой путь вдаль, туда, где нет Бога, есть путь Самого Бога, исходящего от Себя Самого, Самого Себя оставляющего, позволяющего Себе упасть, бросающего Себя Самого в беде. Но этот исход Сына есть также исхождение Духа от Отца и Сына, а Дух есть возвращение Сына к Отцу. На самом дальнем краю, на самом далеком берегу, там, где Отец не виден и полностью скрыт, там Сын выдыхает Свой Дух, вышеп- тывает Его в хаос и во тьму, и Дух Божий парит над водами. И через парение в Духе Сын возвращается назад к Отцу, и ты вместе с Ним и в Нем, и выход и вход есть одно и то же, и нет ничего кроме этой единственной, струящейся жизни.

Как благодарен

я Тебе, Господи, что мне позволено плыть, и я не должен ни за что держаться, что я могу углубляться в Твою блаженную непостижимость и не должен заботиться о том, как пробиться через загадочные знаки и письмена. Ибо все есть таинственные руны, и каждая из них тихо рассказывает о Тебе, и все есть знак, и всякий знак указывает на Тебя. И все загадки всех вещей, как восходящее солнце, освещает Твоя тайна, а при закате всемирного света в безмолвии восходит Твоя великая ночь. Каждая дорога гонит меня из самого себя наружу, гонит в пустыню, и, поскольку я не нахожу иного пути, чувствую я крылья Твои и Твое дыхание. Как благодарен я Тебе, Господи, что Ты переступаешь через наши сердца, ибо все, что мы в состоянии постичь, в презрении остается за нашей спиною. И дух наш не жаждет ничего удержать, но хочет держаться за Тебя, а познавая, хочет быть познанным Твоим Сердцем. За неудачами премудрости скрывается не незнание, которое мы пытаемся познать, но укрытость всей премудрости в Тебе. Отважно вздымаются волны мира, но натиск их распыляется и гаснет, и они, простершись, падают в бессильной мольбе на Твои берега. Как благодарен я Тебе, Господи, что Ты превращаешь изнуряющую нас пустыню мира в блаженную опустошенность Твоей любви, а все то в нас, что борется в смятении, Ты переплавляешь в горниле Твоей созидающей мощи. И все то, что двусмысленно и потому искусительно поблескивает, смиряется в Тебе и

сверкает в Твоем искуплении, объединяющем двоицу в одном. Вместо загадок Тобою устроена тайна, и эта тайна сияюща. Все, даже грех, для Тебя лишь сырье и строительный материал: в Твоем всепрощении Ты принимаешь каждого и даришь ему — не меняя сути его — новую суть. Ты превращаешь сор в драгоценности, блуд в девственность, ты даруешь будущее тем, кто потерял надежду. Твоя волшебная десница творит то, что волшебней, чем детские сказки. Ты — неизменно живой источник всякой возможности, и то, что в действительности тянется и бесконечно длится, под Твоими пальцами стремительно, как глина на гончарном круге. Ты фантастичнее любой мечты, и наши самые великолепные утопии суть глупость и тусклая копия в сравнении с тем, что уже давно воплощено Тобою. Но изобретенное и свободно вымышленное Тобой есть глубочайшая мечта всех вещей, о которой они мечтать и не могут, и не отваживаются. Но вот, они попадают Тебе на уста и говорят о себе, и этим самым Ты даруешь им бытие и превращаешь их в дар самим себе. Как благодарен я Тебе, Господи, что мое существование в Тебе выше, чем я сам, а центр мой — в Тебе и за пределами меня самого. Хочу я того или нет, но назло всем препятствиям я должен уклониться с неровных путей моего сердца и прийти к Тебе. Так раскрываются в Тебе все вещи — подобно тому, как из треснувшего яйца появляется новая жизнь, подобно тому, как лопаются почки и все существа выбираются из своих жилищ навстречу Тебе и обретают в Тебе — по то сторону себя самих — одновременно и Тебя, и себя. Они собираются вокруг Тебя, как цветочные лепестки вокруг невидимого цветочного пестика, присутствие которого узнается только по его аромату.

Лепестки розы мира опадают, все мы увядаем и опускаемся вниз. Но среди этой осени начинает расцветать Твоя весна. Мы падаем, как пожелтевшие листья, нас уносит вдаль, мы разлагаемся и истлеваем. То, что происходит от земли, становится землею, не исключая и по — земному чувствующее сердце. И вновь небесный сад превращается в заросшие дебри. Мы — это не Бог. Безмолвие на этой границе ничем не нарушить. Граница — наша форма, наша судьба и наше счастье. Мы не имеем права разрушить наш

собственный образ — Ты Сам благоговейно относишься к нему. Мы удаляемся, сохраняя дистанцию. Любовь — лишь на расстоянии, единство — лишь на расстоянии. Бог Сам есть Единство Духа лишь при различении Отца и Сына. То, что мы — напротив Тебя, то, что мы отражаем Тебя подобно зеркалу, — это оставленная на нас печать Твоего авторства. В том, что мы — не Ты, мы подобны Тебе. Тем, что мы унесены в даль благоговения пред Тобою, мы соучаствуем в близости Твоей любви. Ибо любовь целомудренна, а Божье лоно девственно. И Царица — Твоя Мать — есть Дева и Твоя служанка.

Мы опадаем и поклоняемся Тебе. В конце концов остаешься лишь Ты — Сердце в самом центре. Нас нет. То, что в нас есть доброго, это Ты. То же, что мы представляем собой, значения не имеет. Мы умираем пред Тобою и не хотим быть ничем иным, кроме как зеркалом и окном для братьев наших. Наш закат пред Тобою есть Твой восход в Тебе Самом и Твой вход в нас. Ибо наш закат пред Тобою несет образ Твоего собственного заката, а наша греховная удаленность от Тебя не принадлежит нам, ибо Ты сделал ее Своей собственной удаленностью. Грех имеет форму искупления.

В конце концов Ты остаешься один — Всё во всем. Ты наедине с Самим Собой и, не растрачивая Себя, изливаешься во множественность. Оставаясь во множественности членов Твоего Тела, Ты приводишь их назад, домой — в единство этого Тела. То, что Ты опустошаешь Себя и достигаешь предельной слабости и полного отказа от любви, в действительности есть деяние высочайшей силы и неизменной любви. Когда Ты в предельной слабости, и все попирают Тебя, как червя, именно тогда Ты — Герой, поправший змия. Что такое при этом пустота? Что такое при этом полнота? Что из них двоих есть подлинная нужда? Когда Ты опустошен и жаждешь полноты, тогда мы, Твоя Церковь, становимся Твоей полнотою. Когда Ты полон и, подобно кормилице, хочешь освободить Свою страдающую грудь, то и тогда мы, Твоя Церковь, становимся Твоей полнотою. Ты — неизменная полнота, мы же неизменно пусты, и даже тогда, когда Ты изнурен и смертельно