Сердце огня и льда. Леди
Шрифт:
Мужские руки опускаются ниже, скользят по талии, бёдрам, расстёгивают мои брюки. Одежда мешается, путает движения, но я никак не могу даже сосредоточиться на необходимости снять лишнее, а Дрэйк, похоже, и вовсе не собирается ни раздевать меня, ни разоблачаться сам. Страшно прерывать поцелуй, потому что кажется, будто в следующую секунду я проснусь и пойму, что то была только очередная пустая грёза, несбыточная фантазия о том, что давно минуло. И когда мужчина всё же отстраняется чуть от меня, разворачивает спиной к себе, я вскрикиваю протестующе. Дрэйк стягивает мои брюки вместе с бельём, обнажая бёдра и ягодицы, надавливает несильно
Поцелуй в плечо, перечёркнутое лишь бретелькой сорочки. Горячее тело, прижимающееся ко мне со спины. Ладонь, накрывшая неожиданно мои пальцы. Я чувствую желание Дрэйка и удивляюсь его терпению, внезапной неспешности, губам, скользящим неторопливо по плечу. Я с трудом сдерживаюсь, до боли закусив нижнюю губу, дрожу от пламени, что грозит сжечь, поглотить без остатка.
– Дрэйк, – выдохнула, тщетно проводя ногтями по твёрдой столешнице.
Поцеловав меня в шею, мужчина выпрямился. Шорох одежды, снова лёгкое нажатие на поясницу и я наклонилась ниже, к самому столу, прогнулась. Стон сорвался сам, от ощущения наполненности, казавшегося позабытым, исчезнувшим в воспоминаниях о прошлом, но сейчас опьянившим резко, до волны слабости по телу. Дрэйк застыл на мгновение, пальцы вернулись к местечку пульсирующему, пылающему. Первое движение во мне, и я поняла вдруг, что не смогу совсем молчать, вопреки присутствию друзей в доме, вопреки тому, что створки пристройки распахнуты настежь.
Мысль появилась и сгорела в огне. Мир скрыт за стеной нашего с Дрэйком пожара, и меня вдруг перестало волновать всё, что могло происходить за пределами раскалённого круга. Я плавилась стремительно, неотвратимо, растворялась в окутавшей нас жаркой пелене, в прикосновениях Дрэйка. Исчезала клочком поглощаемой пламенем бумаги.
И восстала из огня, опалённая наслаждением, задыхающаяся, цепляющаяся отчаянно за шершавую столешницу. Привкус собственной крови горчинкой-напоминанием. Эхо ощущений мужчины рядом, накрывшее волной не менее острой, жгучей.
Не знаю, сколько мы стояли не шевелясь, просто впитывая чувства свои и друг друга. Я слышала стрекот цикад в высокой траве, доносящие издалека голоса. Наконец Дрэйк отступил от меня, и я выпрямилась, неловко поправила одежду. Застегнуть пуговицы на блузке не успела – мужчина развернул меня лицом к себе, обнял, поцеловал. Теперь неспешно, тепло, и я обвила его шею руками, прижалась теснее, останавливая время.
– Идём, – Дрэйк отстранился, застегнул пуговицы, поправил белую ткань.
– Куда?
Вместо ответа мужчина увлёк меня к выходу из пристройки. Мы покинули участок через вторую калитку возле ворот, спустились по склону к реке. Дома скрылись за ивами, просеивающими жаркие лучи солнца через мелкое сито ветвей длинных, гибких, с узкими листьями.
– А как же обсуждение? – напомнила я. – Вы не договорили…
– Ничего не случится, если мы продолжим разговор через час. Времени до вечера более чем достаточно.
Мы прошли немного по берегу, пологому, окантованному тёмно-зелёными стрелами камыша. Под одной из ив мужчина остановился, опустился на траву, потянув меня за собой. Я охотно устроилась у него на коленях, и Дрэйк одной рукой обнял меня,
– Расскажи что-нибудь.
– Что именно?
– Что захочешь. О своей жизни.
– Боюсь, рассказ получится несколько… однообразным, – смутившись, я перевела взгляд на синие капельки вероники в траве. – Там будут только Эсти, пелёнки, детские кашки и я, скучная, вечно всего опасающаяся клуша-домоседка.
– Думаешь, меня можно удивить пелёнками?
– Дело не в этом, – решившись, я посмотрела на Дрэйка, отметив вдруг, что морщинки в уголках глаз и губ стали чуть глубже. – Эсти дочь Норда, не твоя, и сомневаюсь, что тебе будет интересно слушать, как я рассказываю о чужом ребёнке.
– Айшель, – мужчина коснулся моей щеки, не позволяя отвернуться, глядя пристально мне в глаза, – Эстелла прежде всего твоя дочь, часть тебя. Мне важна и дорога и ты, и любая частичка тебя, любое напоминание о тебе. Эстелла не чужой ребёнок, она твоя дочь, твоё продолжение. Едва ли мы далеко уйдём, если начнём определять принадлежность девочки по отцовству. Тот, кого я называл отцом и кто воспитал меня, не был связан со мной кровным родством, но, даже узнав правду о своём происхождении, даже многие годы спустя, я не желал другого родителя.
Я улыбнулась неуверенно, чувствуя, как последние отголоски жара в теле уступают место теплу, щекочущему, радостному, бескрайнему. И начала рассказывать.
О бегстве из империи, рвущем моё сердце на части.
О непривычной, чужой поначалу общине, о новой жизни и новых лицах вокруг. День за днём я приноравливалась к укладу общины, запрещала себе думать лишний раз о тех, кого оставила, о моих родителях, сосредотачиваясь на нуждах растущей во мне жизни. Малышка стала смыслом моего существования тогда, отрадой, соломинкой, за которую я ухватилась с готовностью, чтобы не сойти с ума от мыслей, воспоминаний и ощущения собственной бесполезности, беспомощности.
О холоде, страхе и кошмарах, что преследовали меня первые недели ночь за ночью. Неустанных тренировках, регулярных медитациях и удивлении других матерей – не считая холода и нескольких случаев материализации силы, моя беременность проходила нормально, фактически идеально даже по меркам оборотней, редко страдающих от каких-либо недомоганий.
О родах, боли и счастье. И о следующей волне страха, когда я осознала, в какой мир привела своё дитя, какой опасности она будет подвергаться из-за собственных родителей, из-за отца, которого она ещё не видела, и неизвестно, увидит ли.
О жизни с новой главы, заботах и ежедневных хлопотах, о Звёздочке, моей маленькой радости с глазами его цвета. Её способностях, спокойном характере, здоровье – Эстелла ничем не болела и редко плакала.
О моих родителях, которых мы разыскали через отца Лиссет, с помощью его связей в околомагических кругах. Мама и папа выжили, их забрали из Тишши незадолго до бомбёжки, стёршей городок с лика земли и карты Феоссии. Забрали тайно, по приказу правителя, и вывезли из страны – молодому монарху, вынужденному бежать из собственного королевства, требовались люди, не только верные короне Феоссии, но способные помочь своей родине и своему королю, изобретатели ядов в том числе. Сейчас родители вместе с матерью папы находились в Альсиане, поддерживающей Феоссию в её борьбе за освобождение от оков империи.