Сердце, полное любви
Шрифт:
Дариус смотрел ей вслед, проклиная себя за то, что давил на нее, и ее мужа за то, что он сделал с ней. У нее была дочь. Крошечная девочка с такими же голубыми глазами, которая наверняка была всем для Уитни. А он заставил ее вновь вспомнить самые ужасные дни в ее жизни.
Доктор закончил осмотр и сообщил, что у Джино действительно режется зубик. Он прописал гель, который немного снимет зуд, и посоветовал купить игрушки, которые малыш сможет жевать, разрабатывая десны. К счастью, уставший Джино заснул почти сразу после
Дариус еще долго сидел у кроватки брата, глядя на спокойное личико спящего мальчика и ругая себя последними словами за то, что заставил Уитни говорить о ее прошлом.
Он уснул около полуночи. Ему показалось, что он лишь на мгновение сомкнул глаза, а из-за стены уже доносился требовательный детский плач. Стрелки часов замерли на двух. Дариус тихо застонал и заставил себя подняться с постели, ведь он не хотел, чтобы миссис Такер одна успокаивала больного ребенка.
Он вошел в детскую одновременно с Уитни, на которой был махровый розовый халат, накинутый поверх пижамы. Их взгляды встретились, и внутри у Дариуса все замерло. Он замешкался, не зная, как начать разговор с женщиной, которую заставил вновь пережить худшие мгновения ее жизни. В первую очередь он должен был показать Уитни, что доверяет ей и не собирается оспаривать ее право на опекунство.
Джино издал громкий вопль, напоминая взрослым, что, если сейчас они не обратят на него внимание, он перебудит весь дом. Дариус одним шагом преодолел расстояние до детской кроватки и взял обиженно кряхтящего малыша на руки. Уитни стояла в двух шагах от них. Беспокойство за Джино заставило ее приблизиться, чтобы видеть происходящее.
Убедившись, что все в порядке, и стараясь не думать об их последнем разговоре, и тем более о поцелуе, воспоминание о котором до сих пор обжигало ее губы, Уитни повернулась к холодильнику:
— Я разогрею бутылочку:
Она опять замерла перед микроволновкой, не делая попыток обернуться или завязать разговор. Дариус почувствовал новый укол вины. Он должен был быть с ней мягче.
Уитни подала ему бутылочку.
— Как только Джино выпьет свое молоко, мы нанесем ему на десны гель и он снова сможет уснуть.
Дариус поднял на нее встревоженный взгляд. Хотя он и кормил Джино раньше, но не был уверен, что справится с этим, когда у малыша воспалены десны.
Видя его сомнения, Уитни посоветовала:
— Просто держите головку Джино чуть выше, чем обычно, и все будет в порядке: голод будет сильнее, чем боль.
Она, как всегда, оказалась права: едва завидев бутылочку, Джино вцепился в соску так, словно последние дни умирал от голода.
— Все будет хорошо. Я понимаю, как вы волнуетесь, когда видите, что ему плохо.
Конечно, она понимала, у нее ведь была дочь. И он заставил Уитни вспомнить о ней. Дариус подумал, что сейчас подходящий момент, чтобы извиниться за свою бестактность.
— Простите меня, — тихо сказал он.
Уитни стояла вполоборота к окну, не отводя глаз от стекла, за которым в столь ранний час еще ничего не было видно.
— За то, что вы не
— За тот разговор, который произошел между нами перед приходом педиатра.
Ее взгляд все так же был прикован к окну.
— Это не ваша вина. Вы не знали, чего ожидать, и волновались за Джино.
Как он и подозревал, Уитни уже не первый раз сталкивалась с тем, что люди неверно реагируют на ее поведение.
Но он был виноват перед ней не только в этом.
— И простите меня за то, что поцеловал вас. Это не повторится.
Уитни молчала, никак не реагируя на его слова, и Дариус с трудом сдержал стон, не зная, что еще сказать. Тот поцелуй произошел под влиянием момента, порыва страсти. Он должен был в первую очередь думать о благополучии Джино, но вместо этого позволил гормонам управлять собой.
Но вместо того чтобы послать его к черту, Уитни тихо промолвила:
— Как вы можете быть уверены в том, что это не произойдет опять?
Ему нечего было ответить, кроме правды,
— Потому что это не слишком хорошая идея. Нам предстоит провести следующие восемнадцать лет, заботясь о Джино. Если сейчас мы начнем отношения, а потом расстанемся, один из нас будет зол и обижен, это отразится на Джино, а мы не можем этого допустить.
Уитни смотрела на стекло, за которым была непроглядная тьма, но ей это было не важно — она была слишком погружена в свои мысли. Уже несколько раз за эти дни Дариус повторил, что хочет стать хорошим отцом для Джино, и сейчас предпочел его благо радостям плоти. Это не могло не удивлять ее. Показательным было и то, как он повел себя, пока они ждали педиатра, — он был готов защищать своего брата, и это не могло быть частью его игры, направленной на то, чтобы перетянуть ее на его сторону.
Она искоса взглянула на Дариуса и вздохнула: даже сейчас, разбуженный криком ребенка посреди ночи, он выглядел совершенно потрясающе. На нем были вязаный серый свитер и джинсы, его короткие волосы были растрепаны и торчали в разные стороны, как колючки, но это делало его еще более притягательным. Его лицо, обычно напряженное, сейчас было расслабленно, ни злость, ни улыбка не искажали его губы.
Губы, которые она целовала.
Уитни прижала руку к груди, чувствуя, как колотится сердце под ладонью.
Этой ночью она могла совершить что-то абсолютно ей не свойственное, ужасно глупое, но сама судьба остановила их. Дариус сказал, что не хочет, чтобы это произошло опять, и она верила ему. И не только потому, что счастье Джино было важнее, чем их мимолетный роман. Теперь, когда он узнал, какие скелеты хранятся в ее шкафу, он не захочет быть с ней. Никогда.
И это хорошо.
Правда, немного жаль, ведь она только начала приходить в себя, возвращаться к нормальной жизни, расслабляться. Возможно, она даже слишком расслабилась и перешла границу, потеряла голову. Это было недопустимо. Она должна была думать только о Джино, должна была исполнить последнюю просьбу Мисси, а не вздыхать по ее соопекуну.