Сердце потерянное в горах
Шрифт:
– Не припомню, чтобы мы встречались, - наверное, я таращусь на нее с глупым видом, потому что Эмма смеется.
– Макс, неужели ты не помнишь с кем спишь?
Для меня девушки существовали только ради удовлетворения моего сексуального голода. Я не запоминал их лиц или имен. Исключение – Вэй. Но и с ней у меня не возникало желания ввязываться в серьезные отношения.
– Видимо тебе очень понравился секс со мной, - усмехаюсь я.
Эмма пододвигается ближе, ее платье издает едва слышный шорох.
–
Я касаюсь губами ее уха.
– Какую бы ты игру не затеяла, я не собираюсь в ней участвовать.
– Ты уже в ней, - загадочно отвечает Эмма, - Просто еще не осознаешь этого.
Неприятное чувство ползет по позвоночнику.
– Обрученные, - раздается недовольный голос служителя и мне приходится отвернуться, - Подойдите к алтарю, - он нетерпеливо постукивает по кубку пальцами.
Смотрит так, словно знает, что мы отличаемся от обычных пар. Его немигающий взгляд заставляет меня психовать.
Лжецы. Притворщики. Вот что я в нём вижу.
Все православные церкви перестали существовать сразу после «Изменения». После случившегося мало кто верил в Господа и Спасение. Христианство переквалифицировалось в движение, прославляющее избранность, полностью контролирующее советом.
Служитель раскрывает черную бархатную ткань и протирает острую сталь скальпеля.
– Сними с руки все кольца, - деловым тоном обращается ко мне.
Мальчик бесшумно появляется рядом со мной и протягивает обтянутую золотом плоскую коробочку без крышки. Я стягиваю фамильный перстень и избавляюсь от рубинового кольца, бросив их на дно.
– Что дальше? – я наблюдаю, как одетый в черное мальчуган исчезает за бледно-желтой шторой.
– Не терпится присягнуть верности? – служитель поднимает кустистую бровь.
– Только об этом и мечтаю, - фыркаю я.
– Нам не терпится скорее стать мужем и женой, - вмешивается Эмма, будто боится, что я передумаю.
Служитель берет скальпель, пламя свечей пробегает по сверкающему лезвию и меня прошибает холодный пот.
– Протяните над кубком ваши левые руки, - блёклые глаза пытливо всматриваются в наши застывшие лица, - Сегодня каждый из вас поклянется служить друг другу и корпорации.
Я смотрю на руку Эммы, с выступающими из под светлой кожи, рисунками вен. На ее длинные пальцы с продолговатыми розовыми ногтями. Моя ладонь кажется чересчур большой. Темной. Как падающая на солнце тень.
Эмма улыбается мне, замечая мой взгляд и я растягиваю губы в ответной улыбке.
Служитель берет меня за руку и отводит в сторону мизинец. Он делает небольшой надрез и я чувствую холодную сталь на коже. Ощущаю, как мое сердце распухает внутри и меня охватывает абсолютная беспомощность.
– Твоя кровь будет течь в ней, связывая вас вместе.
Мой
Служитель выдавливает несколько капель в кубок и поворачивается к Эмме.
– Палец Венеры, - он берет ее за безымянный палец и она шумно сглатывает, - У него ключ к вашей совместной жизни, - служитель проделывает с ней тоже самое, что и с мной. Скальпель касается тонкой кожи и Эмма морщится.
Я чувствую легкую пульсацию в порезе и больше ничего. Наверное, всё дело в адреналине. Или во всей этой атмосфере. Служитель перемешивает в кубке нашу кровь и протягивает мне.
– А теперь соедините ваши сердца, - его глаза мрачно блестят, он поджимает губы, словно боится сказать что-то еще.
Я осторожно беру в руки кубок и делаю большой глоток. Вино обжигает сладостью язык, смешавшись с горькой слюной. Я проталкиваю его дальше, к горлу и позволяю стечь в желудок. Дороги назад нет. Я стараюсь, чтобы мышцы лица не выдали моего отвращения. Осушив его до половины, я передаю кубок Эмме.
Она медлит.
– Я всё еще жив, - с язвительным смешком говорю я.
Эмма отвечает мне вызывающей улыбкой и выпивает всё до дна. Я хмыкаю, когда она с грохотом ставит кубок на место. Но изнутри я чувствую беспокойство. Всё здесь мне кажется неправильным. Даже я сам, словно вырезанный из бумаги.
– Пойдемте со мной, - служитель поворачивается к нам спиной и рукой приказывает следовать за ним. Я переставляю босые ноги. Мне нужно пространство побольше. Я хочу оказаться на улице, где смогу нормально дышать.
Он ждёт нас около бледно-желтой шторы.
– Вы знаете слова клятвы?
Я сжимаю руку в кулак, и мышцы моих рук напрягаются, из пореза сочится кровь, я чувствую ее теплую влагу.
– С самого детства, - фыркает Эмма, - Правда, Макс? – она поднимает глаза и ловит мой блуждающий взгляд. По моему телу ползут мурашки и возникает странное ощущение.
Я оказываюсь в своей детской комнате и смотрю на брошюру, что выдали нам в школе. Несколько фраз напечатанных золотистыми чернилами. Но я думаю не о клятвах, что мы должны запомнить, а о Вэй. Мне десять и мы впервые поцеловались на заднем дворе школы.
– Макс? – зовет меня Эмма.
– Да, конечно, - разомкнув сухие губы, отвечаю я и служитель медленно кивает, пропуская нас вперед.
После полумрака, яркий электрический свет бьет по глазным яблокам. Магия ночи исчезает. Теперь Эмма выглядит иначе. При свете всегда всё выглядит бледнее. Комната, в которой мы оказались, меньше и скромнее. Стены выкрашены в перламутровый цвет. Два больших окна задернуты тяжелыми портьерами. Между ними массивное зеркало в позолоченной раме. Меня выворачивает от вида самого себя и я отворачиваюсь.