Сердце прощает
Шрифт:
– А ну, сынок, грызи да сил набирайся.
Коленька в одно мгновение хватает связку сушек, накидывает на шею и начинает весело кружиться по избе.
– А на какие же денежки ты все это купил?
– спрашивает Марфа.
– На самые обыкновенные, трудовые.
– Да откуда их столько у тебя взялось?
– допытывается Марфа.
– Откуда!
– улыбается Игнат.
– Я же горы кирпичные переворочал. Вот и тряхнул малость. Заработаю еще, не тужи. Заказов на кирпич у нас много. Только работай!..
– Спасибо, Игнат, - благодарит Марфа и, накинув на
Люба с чуть приметной улыбкой со стороны посматривает на мать. Марфа замечает это и сконфуженно опускает глаза. Потом бережно берет полусапожки, заворачивает их в старый лоскут материи и прячет в сундук.
– Это куда же ты их убираешь?
– протестует Игнат.
– Надевай и носи.
– Успею, сношу...
...Вот и теперь нет-нет да и достанет она полусапожки с белыми ушками и опять вспомнит тот счастливый вечер.
Так шли дни за днями. Уже две недели минуло, как уехал Игнат, а весточки от него все нет.
В один из томительно жарких дней из района в колхоз "Заря" поступило распоряжение эвакуировать колхозный скот, сельхозмашины, хлеб. По дорогам тем временем уже мчались грузовики, тянулись подводы, шли усталые беженцы.
В полдень Марфа забежала к Василисе Хромовой. Сын ее, Виктор, учился вместе с Любой и дружил с ней. Подошла к Василисе и соседка Наталья Боброва, смуглолицая и бойкая на язык молодая вдовушка. Заговорили о войне, о своих надеждах и тревогах. Василиса пригорюнилась.
– Бабоньки, куда же я отсюда-то поеду? Мой-то тут похоронен. Буду здесь век свой доживать. А умру - рядом с ним пусть и положат.
– Говорят, уж больно лютуют фашисты, - сказала Марфа.
– Давеча Витя твой был с Любой, и ужас что рассказывали. Неужто все правда?
– Кто знает, может, и правда, - ответила Василиса.
– Я поэтому-то Витьку и не держу. Пусть едет к своим сестрам. Они выпорхнули из родного гнезда, пусть и этот летит. Он не маленький уж.
– Не знаю, как и поступить, голова кругом идет, - призналась Марфа. За Любку боюсь, надо бы куда-то ее отправить, да тоже страшно. Лучше держаться вместе.
– Может, и страшно, только молодежи здесь делать нечего, а там, в тылу, им работа найдется, - сказала Василиса.
Наталья махнула рукой:
– А я решила все-таки не уходить. Будь что будет. Разве угадаешь свою судьбу?.. Вон Сидор Еремин остается, Ефросинья его заартачилась. Если придут немцы, говорит, ну что ты для них? Мужик и мужик...
Дома Марфу ждало письмо. О себе Игнат писал скупо. Можно было понять только то, что он пока не воюет, а где-то в тылу проходит подготовку и ждет отправки на фронт. Главная забота его была о семье. "Забирай детей, Марфушка, и немедленно уезжай, куда хочешь, но только дальше, - писал он.
– Не смотри на хозяйство, наживется еще. Детей вот увези".
– Что же делать-то?
– посуровела Марфа, подала письмо дочери и вышла из избы. В сенях на глаза попалась провалившаяся половица. Разыскав обрезок доски и ржавый гвоздь, она
– Одних вон кур полтора десятка, корова, огород, каково оставить все это!"
Наутро, когда с запада донеслись частые взрывы, упорство Марфы надломилось. Она отвела корову соседке и скоро собрала самое необходимое в узлы.
Перед выходом все присели на скамью, минуту помолчали. Марфа перекрестилась на святых угодников, остававшихся висеть на своем месте в переднем темном углу. Наконец хлопнула дверь, щелкнула дужка висячего замка...
Не оглядываясь, Марфа, вместе с детьми, быстро шагала по дороге. Где-то на задворках тоскливо завыл пес. Безмолвно и будто с сожалением смотрели на них знакомые избы.
На окраине деревни навстречу им выбежал из своего двора Виктор. Он был босой, в рубашке с расстегнутым воротом. Поздоровавшись с Марфой, растерянно спросил:
– Как, вы разве уходите?
– Пора, - сказала Марфа.
– Пошли мы, - подтвердила Люба и, не спуская с него глаз, спросила: А ты разве остаешься?
– Нет, я тоже ухожу. Я сейчас, - сказал он и бросился к своему дому.
– Догоняй нас, мы тихонько, - крикнула ему вдогонку Люба.
Глава вторая
По небу плыли редкие белые облака. Как строгие дозорные парили коршуны. Изредка, словно из засады, налетал ветер и, увлекая за собой хвосты пыли, бросал их на устало растянувшиеся вереницы людей. А люди, подгоняемые надвигающейся опасностью, бесконечно шли по раскаленным от солнца дорогам.
В низинах веяло опьяняющим ароматом трав. Серебрились овсы на пригорках. Тяжело, будто отдавая земной поклон, гнулась долу золотисто-восковая рожь с побуревшими колосьями.
Марфа глядела на рожь и вздыхала. "Вот она какая - в рост человеческий!" С перекинутыми через плечо узлами утомленно плелась она по обочине, держа за руку загорелого Коленьку. Немного поодаль от нее, тоже нагруженные узлами, шагали Люба и Виктор.
На опушке перелеска, у небольшого ручья, вереница беженцев остановилась на отдых. Опустились на землю и Марфа с Коленькой. Люба с Виктором побежали к ручью и, черпая пригоршнями воду, жадно пили, умывались, стараясь охладить разгоряченные лица. И снова в путь. Опять скрипели груженные домашним скарбом повозки, перекошенные под тяжестью вещей ручные двуколки, тянулись пешеходы, неся на руках детей, узлы, сумки, разную хозяйственную утварь.
К полудню второго дня добрались до незнакомой станции.
Увидев, как из товарных вагонов проворно выскакивают и строятся красноармейцы, как бережно выводят лошадей, осторожно скатывают на землю пушки, Марфа подумала, что, может быть, зря все-таки снялась она с детьми с насиженного места, что, может, задержат врага и погонят его назад эти военные. Никто из беженцев, однако, не уходил обратно. Люди продолжали метаться от вокзала к поездам, от поездов снова к вокзалу, пытаясь узнать, когда и с каким составом они смогут уехать.