Сердце прощает
Шрифт:
Виктор пришел к председателю колхоза Сидору Еремину, пришел за советом к партизанскому комиссару. Держать Марфу в неведении и дальше было нельзя.
И случилось так, что страшная весть о гибели Игната и Любы пришла к Зерновой в тот день, когда на опушке леса разорвалась брошенная немцами мина. И то новое горе сломило, казалось, вконец и без того
Целых полгода провела Марфа возле сына в областной больнице. Здоровье Коленьки шло на поправку. Все это время Марфа работала в прачечной при больнице.
Накануне выписки сына в больницу приехал Еремин.
– Вызвали на совещание председателей колхозов, вот решил проведать, сказал он.
– Как с сыном-то?
– Слава богу, Сидор Петрович, выписывают.
– Так ты собирайся тогда, я с лошадьми здесь. Уберешься дома, приготовишь кое-что для Николая, - сказал Еремин.
– Да что мне в сарае моем готовить?
– спросила Марфа.
– Не дом название одно. До войны чулан был краше.
– Тут, Марфа, вот какое дело, - улыбнувшись, сказал Сидор.
– Есть у вас теперь и дом, и надворные постройки, как положено. И все, как с иголочки.
Марфа смотрела на Еремина и не понимала: то ли он подшучивает над ней, то ли говорит правду.
– Откуда же дом взялся?
– Построили сообща, всем колхозом.
– Да будет вам, Сидор Петрович, - еще не смея верить услышанному, сказала Марфа.
– Чем это я вдруг заслужила?
– Чем заслужила - народу виднее, так что об этом ты не думай.
* * *
Теплый майский день клонился к закату. Солнце повисло над дымчатым горизонтом и, казалось, не хотело покидать и безоблачное небо, и землю в свежеобновленной зелени, в аромате первых весенних цветов, в разноголосом радостном пении птиц. В селе царило необычайное оживление. Из дома в дом летела радостная весть: "Конец войне!" Из распахнутых окон доносился громкий говор, смех, песни, задорные переборы гармоники.
В конце села на широкой зеленой улице
– Переночевала бы, Лукерья, у нас, а с утра бы и возвращалась, а? сказала она.
– Нет, Марфуша, как-нибудь в другой раз, а сейчас надо ехать. Здоровы бывайте, - сказала Лукерья.
– Ну что же, тогда счастливого пути. Спасибо тебе за все.
– Ты вот что, Марфа, - сказала вдруг старуха.
– Не гневись больше на дочку, прошлого не воротишь. Да и не во всем была виновата она. Видела я, как трудно было Любе-то, билась она, бедная, как птичка в клетке, да вырваться не могла. Не поминай ее лихом, да и внучок твой - безвинное дитя.
Марфа, вытирая влажные глаза кончиком платка, тихо сказала:
– Хорошо, Лукерья, прощай пока.
– Баба-мама, куда ты?
– вскрикнул мальчик и потянулся к старухе.
– Я приеду к тебе, не плачь, Володенька, - ответила Лукерья и хлестнула лошадь вожжами.
Телега заскрипела и вскоре скрылась за поворотом. Марфа, крепко прижав к себе мальчонку, медленно пошла к своему дому. Она шла твердой походкой, с высоко поднятой головой, стараясь ничем не выдать своего волнения. А люди то из одного, то из другого окошка глядели на улицу и не спускали с нее взгляда. Она не поворачивала головы, но сердцем своим, каждой клеточкой его ощущала - враждебных взглядов не было.
Только Наталья Боброва, стоя у дома соседки, слышно сказала:
– Смотри, Марфа-то все же тащит к себе маленького фрица! И для чего? Немцы всю жизнь ей испортили, а она, видите, какая добренькая! Взяла бы его и отдала в детский дом или отправила в Германию, и делу конец.
– Не по-русски ты как-то рассуждаешь, Наталья, не по-нашему, - с холодом в голосе ответила ей соседка и затворила перед ней калитку.
Марфа отвернулась от Бобровой и вошла в свой дом.