Сердце солдата

Туричин Илья Афроимович

— Нет.

Козич почувствовал слабость. Ноги подкосились. Если бы не попалась лавка, он сел бы прямо на пол. Отдышавшись, с трудом дотащился до постели и лег.

Гулко стучали ходики на стене: «так-тик», «так-тик», «так-тик». Что им! Они бездушны и холодны. Козич не выдержал, вскочил с постели, бросился к ходикам и остановил маятник.

Но наступившая тишина не принесла облегчения. От нее стало жутко. Хата казалась просторным деревянным гробом. Козич зарылся головой в подушку и зарыдал.

Прошел еще день,

а Петрусь не вернулся. Надо найти его. Иначе от Вайнера пощады не жди!.. А может, он дома, в Яблонке? Но туда страшно… Там — партизаны… А может, и нет их там, а Петрусь дома? Да если и схватят, можно сказать, что бежал от немцев. Хотели, мол, схватить за укрывательство Петруся… Все одно пропадать. От Вайнера пощады не жди!.. А если Петрусь дома — упрошу вернуться…

На рассвете, надев пальто, Козич вышел на улицу…

На заставе он увидел человека в штатском, который закуривал с часовыми. Знакомая спина. Козич подошел ближе.

— Хальт! — приказал часовой.

Человек в штатском обернулся и весело заговорил:

— Почтение, Тарас Иванович. От супруги поклон!

— Петрусь! — У Козича перехватило дыхание. — Петрусь! — Он ухватился за рукав Петруся, будто боясь, что гармонист опять исчезнет. — А я тебя искал…

Петрусь поднял брови:

— А чего меня искать?

Козич понял, что сказал на радостях лишнее, и, стараясь выправить положение, добавил:

— Думал, беда с тобой приключилась…

— Выручать шел?

— Вот-вот…

— Спасибо, Тарас Иванович. Век не забуду. Ауфвидерзеен, — попрощался Петрусь с солдатами. — Пошли!

Он взял Козича под руку, и они пошли в поселок.

— Я целый день ховался в лесу, — рассказывал Петрусь. — Неспокойно кругом. Пристрелить могут в расцвете лет. А у меня — талант артиста. Жалко его менять на дырочку в башке… Играю я на кладбище похоронное, а чего играю — сам не знаю. На ходу сочиняю. Из настоящих маршей я только «Жертвою пали» хорошо знаю. А маршик-то большевистский… Ну, думаю, один раз сыграл, не заметили, может, и другой раз пронесет. А уж в третий раз попадемся мы с вами, Тарас Иванович! Вижу, без хороших похоронных маршей мне не обойтись. Дай махну за нотами. Одна нога здесь — другая там. И отправился.

— Это верно ты рассуждаешь. Верно, Петрусь. А ноты принес?

Петрусь засмеялся:

— А как же… Вот они. — Он похлопал по свертку, который нес под мышкой. — Похоронные марши, Шопен, Бетховен. Европа! Культура! Это вам не «Жертвою пали»! И… сальце. Супруга вам прислала.

— Заходил?

— А как же! Специально крючок дал.

— Спасибо, Петрусь. Уважил старика. Спасибо.

Последние сомнения Козича рассеялись. Он шел рядом с Петрусем счастливый, будто удалось ему вернуться с того света. Господин Вайнер будет доволен!

Успокоился и Петрусь. Он понимал, что уход его не мог остаться незамеченным. И не знал, как встретят его по возвращении.

Двое

суток назад Петрусь ушел из Ивацевичей с твердым намерением не возвращаться больше в это село, пока в нем хозяйничают немцы. Но случилось то, чего он никак не ожидал… Товарищ Мартын не только не разрешил ему покинуть Ивацевичи, но строго-настрого приказал вернуться назад и играть немцам до тех пор, пока это будет необходимо партизанскому командованию.

— Вам придется расстаться с госпиталем, Отто.

У Отто дрогнули губы.

Вайнер подавил усмешку.

— На небольшой срок. Вы мне нужны в другом месте. — Он ладонью похлопал по лежащей на столе карте. — Смотрите, Отто! Вы поедете по узкоколейке вот сюда, в Святую Волю. Там расквартирован отряд Губерга. Вы будете в распоряжении обер-лейтенанта. Присматривайтесь к солдатам, Отто. И к самому Губергу. И к его офицерам. Помните: вы — мои глаза и уши. Понимаете, Отто?

Отто кивнул.

— Рассеивайте страх перед партизанами. Партизаны — кучка необученных, плохо вооруженных мужиков. К тому же, по достоверенным данным, у них повальное пьянство. Мы возьмем их голыми руками.

Отто возвращался в госпиталь медленно, грыз сорванную у забора сухую травинку.

Там, в домике за колючей проволокой, у него дрогнули губы. Вайнер, видимо, подумал, что от страха. Дурак! Идти в прорыв не страшнее, чем служить здесь, в этом маленьком городке, где не только люди, — слепые окна домов смотрят на тебя с ненавистью.

Сколько ему говорили о России — и в школе, и в университете! Говорили, что Россия — огромная, богатая, но дикая страна. Что великая историческая миссия немцев — освободить мир от коммунистов и навести порядок не только в России, но и на всей земле.

И Отто кричал «ура» и с умилением смотрел на марширующие батальоны, и восторженно слушал фюрера.

И вот он сам — солдат. Он «выполняет свою историческую миссию». Он — в России. Она действительно огромна и богата. И солдатские сапоги топчут ее возделанные поля. И реки России солоны от слез и красны от крови.

И в этом его, Отто, «великая историческая миссия»? А ведь он изучал в университете международное право!

Его попросту обманули. Но в этом нельзя признаться даже самому себе. За такие мысли…

Вайнер заставляет его следить за другими, а кто-нибудь следит за ним, Отто, и кто-то, в свою очередь, за Вайнером. Всё — армия, нацистская партия, государство, — всё построено на недоверии, шпионаже, смерти.

На следующий день утром Отто пришел на станцию, как было приказано.

Было еще темно. Возле штабелей бревен и досок стояли два поезда. Маленькие паровозы-кукушки с прицепленными к ним такими же маленькими платформами казались игрушечными, и узкая, тускло поблескивающая в свете фонаря колея рельс тоже казалась игрушечной.