Сердце старого Города
Шрифт:
Солнечные лучи пробивались сквозь кроны. Упыриха стояла, вперив подернутые белесой пленкой глаза в густую листву. Забытая жизнь возвращалась воспоминаниями.
Вдруг полыхнуло. Грозная волна страшной Силы прокатилась по лесу. Упыриха болезненно сжалась — волна опалила. И снова небытие. Только свет стал малиново-алым. Бригитте почудилось, что она парит, влекомая последним закатным лучом. Стало легко и хорошо. Путь был окончен. Монахиня улыбалась, слыша гимн проступивших на вечернем небосклоне звезд.
– Вернись, — тяжелое, точно могильная плита,
Снова ярко-синие, холодные глаза вцепились в так и не отпущенную душу.
– Не по тебе звонит колокол, — отрезал голос Волчонки. — Заверши начатое.
Мрак вместе с могильным холодом разросся пауком в мертвом теле. Душа Бригитты сжалась в ужасе, ослепнув и оглохнув. Свет звезд, как и их песня, померк.
К ночи волки снова собрались, послушные кукловоду. Упыриха очнулась. Потянула носом. Охотники ушли с прежнего места. Упыриха медленно, но верно отыскивала метки. Один обронил волос, второй присел за куст. Она скалилась и шла по следу. Волки снова окружили, лоснясь к покойной.
Глава 9
Глава Девятая. Зачарованный Край. Мытарства.
Солео очнулась на закате. Пытаясь прийти в себя, умылась. Холодная вода обожгла руки и лицо, но сознание осталось ватным, гулко и больно застучало в ушах. Сквозь шум собственной крови, девушка едва различила шорох кустов — к запруде вышла стая волков. Солео тупо смотрела на хищников, отвечавших настороженными, но уже ленивыми и сытыми взглядами.
Неожиданно раздался крик, полный ярости и боли. Огненная вспышка озарила лес. Волки, скуля и поджимая хвосты, убежали. А Солео так и сидела, покачиваясь из стороны в сторону. Сознание уплывало. Навязчивым бредом билась единственная мысль — надо добраться до руин. Обязательно.
Стараясь всеми силами не задеть раненую руку, Солео встала и пошла вглубь леса. Глаза слезились, то и дело пробивал пот, а после становилось очень холодно. Но Солео продолжала идти, спотыкалась, цеплялась за кусты. Если бы жар на миг отпустил, давая продых разуму, она спросила бы себя: «зачем»? Зачем идти на руины?
Но девушка бредила. Крепко сжимая сквозь платье амулет, она шептала на языке из снов. В ночном сумраке леса чудились образы. Казалось, что камни шевелятся и ворчат, у самого лица пронесся огонек, куда крупнее светлячка. Солео понравился «светлячок». Он напомнил огонь в печи бабушкиного дома. Девушка вспомнила лицо старушки: морщинистое и доброе. Как красиво играли блики от огня в глубоких темно-синих глазах. Как старушка вся оживала, словно бы молодела, когда рассказывала сказки. Солео почувствовала себя маленькой:
– Бабушка, а что будет дальше? — обратилась Солео к виденью, прося продолжение волшебной истории.
Бабушка грустно улыбнулась и покачала головой.
Солео в беспамятстве брела по лесу, ведомая светлячком, пока ветка не сбила с ног. Ночная роса осыпалась мелким дождем. Капли больно обожгли кожу, но их прохлада принесла мгновение блаженства. Солео заулыбалась. Стало легко:
–
Синие глаза казались омутами — бездонными и бесконечными. Солео по-детски рассмеялась.
Девушка пролежала на мокрой траве всю ночь, вглядываясь в неясные образы бреда. Они все плясали, и плясали перед глазами. В предрассветный час лес укутало туманом. Так и не отступивший жар зашептал о забытом.
Солео показалось, что она падает и резко хватается за руку незнакомца. В бреду видения кто-то кричит и становится очень страшно. «Беги!» — произносит незнакомец, отпуская руку, через миг он со стоном оборачивается, теперь из его широкой спины торчит стрела.
Видение сменилось другим.
«Брось ты ее!», — В соседней комнате кто-то вздыхает. Солео сидит на высокой лавке и ловит босыми и грязными детскими ножками солнечные лучи.
«Подумай сама, он уедет, а ты одна останешься, да и еще с такой обузой. Девчонка странная, дикая, говорить не может, рычит, орет. А так… Начнешь все сначала, забудутся беды, деток здоровых родишь. Ну что ты видела-то, а? Рабство да нищету…».
За стенкой снова вздыхают.
«Жалко…».
«А себя не жалко? Будь я на твоем месте — утопила бы сразу, как родила! Отец девчонки был степняком — убийцей и разбойником. Так еще и помер. И тебя с собой поволок, тоже мне, царек… Подарочек прощальный оставил!»
«Они и меня убили бы! — голос показался очень родным, таким теплым и любимым. В голове всплыло странное, никак не дающееся в произношении слово «мама». — Он мне жизнь спас. Если б я не замешкалась, он успел бы бежать, или выпить снадобье».
«Снадобье? Ха-ха, волшебное, как твоя побрякушка? И чем бы оно помогло?! Спас, тоже мне, — хмыкнул второй голос. — Еще скажи, что любила! Может, тогда и Руфису нечего голову морочить? И зря я тут стараюсь?».
«Нет, конечно нет! — испугалась ответчица. — Я люблю только Руфиса… и… на все ради него готова!».
«Ну так если на все, тогда послушай, что старшие говорят! С твоей убогонькой он тебя не возьмет — мать не примет. И будешь снова по дорогам ходить, побираться. Хочешь? Девка твоя полоумная подрастет, подавать вообще перестанут, коли не околеете раньше. Это тебе еще повезло, годы урожайные были… а как неурожай? Оставь девчонку, и уходи с Руфисом, пока зовет».
«А где оставить-то? — растерялась «мама». — Может… может, ты возьмешь?».
«А мне на что? Такую разве что на цепь сажать».
Долго молчали.
«Знаешь… У нас в лесу есть место одно, зачарованное. К нему тропинка ведет. В голодные годы по ней пускают детей, чтоб в окна не заглядывали, да подаяние не просили. В конце тропки, чудесный домик и добрая волшебница. Деткам хорошо, и нам полегче… Мы так и говорим, пустить по «сладкой дорожке…».
Вечером они с мамой играли в прятки, мама считала до десяти, только вот счета Солео еще не понимала и спряталась слишком хорошо. Мама так и не нашла.
Наконец, первые лучи солнца коснулись тумана, сделав его золотым и бред сменился сном: