Сердце странника

Климова Анна

— Да я слышать о нем не хочу! — зарыдала Валентина. — Олежек! Дура я дура! Любви захотелось! Несчастья одни от нее!

— Несчастья, несчастья, — шепотом соглашалась Танька, поднося стакан к ее губам. — Не говори, подруженька. Я бы с радостью век в девках просидела, если бы не мать. Та все жизни не давала. Выходи замуж, выходи замуж! Не поверишь, каждый божий день хоть в гроб ложись! За день намаешься, а вечером эти мне выкидывают номера. Прихожу с работы — ужина нет, мой лоботряс сидит, ручкой щечку подпер, на книжки смотрит. Спрашиваю: чего делаешь? Готовлюсь, говорит, вот только закончил. Это цельный день! Представляешь? Ну, говорю, и сиди дальше! А сама на диван, ноги кверху. Думаю, жрать припрет,

сами все сделаете. Точно! Слышу, тихонько картошечку уже чистит на кухне, кастрюльки загремели. Во! Пока сама на себя махаешь рукой, они здорово устраиваются у тебя на шее. О себе думай, подруга. Я тебе всегда это говорила. А что? Имеем право. Мы не каторжные. Никто нас в кандалы не заковывал. Только дашь им это понять, такие становятся внимательные! А Олежека ты правильно бросила. Молодец. Все они с виду положительные, а на самом деле…

Треп Таньки обладал одним-единственным полезным свойством — если не сильно вдумываться в его смысл, то он успокаивал. Успокаивал своим фоном, словно бурное городское движение за окном — свидетельство того, что жизнь продолжается вопреки всяким напастям. Жизнь катится вперед, как поезд. Она не ждет отстающих, не делает поблажек безбилетникам. В ней за все надо платить. И, вероятно, так и должно быть.

От этого открытия Валентине стало легче. У нее возникло ощущение, что все вот-вот готово вернуться на свои места. Должно вернуться. Не будет только одного — томительной радости внутри, ощущения сокровенной жажды чьих-то ласковых рук, нежных слов, ищущих губ. Все это было, но рухнуло в один миг, оставив за собой пепел и разрушения. И ее слезы.

Но все! Все! Все! Забыть! Ради сына. Ради него…

Она тихо заплакала.

— Валечка, золотко, ну не надо! — причитала над ней Танька. — Что ты в самом деле? Явится Колька. Никуда не денется. Явится. Ох, горе, горе с вами. А мне! Думаешь, мне легко? Как лошадь, всех тащу! Где, какая тут любовь? Пожрали, телевизор посмотрели, ну и ладно. Ну а если разок в месяц мое сокровище соизволит супружескую обязанность исполнить, так это большая удача. А ты говоришь — любовь! Я, может, тоже когда-то мечтала обо всяком таком. Стишки, дура, про любовь писала в тетрадку, навоображала себе с три короба. Но то мечты, а жизнь — она все по-своему перекрутит. Ничего уже не захочешь, лишь бы не дергали. День за днем, год за годом одно и то же. Ни просвета, ни продыху…

Подруга Танька сама вдруг заплакала в три ручья, сморкаясь в крахмальную салфетку.

— Ты-то чего ревешь? Какой-никакой, а мужик у тебя есть, — простонала Валентина, держась за голову.

— Господи! Да какой это мужик? Стручок гороховый! Толку с него! Больше вынесет, чем в дом принесет.

— Так чего не разведешься?

— А куда я денусь? Завязла, как в болоте, — послышался вздох и последнее сморкание. — У каждого свое болото, подруга, а мы там как лягушки сидим. Не всякой повезет с Иваном-царевичем, а вот с Иваном-дураком — сколько угодно. И в самом деле, вот так подумаешь-подумаешь, да и плюнешь! Как есть, так и ладно. Лучше-то не будет, Валечка. Где оно лучше-то? Где нас нет? Вот и все. Не переживай так. Ну, обожглась с Олежеком своим. С кем не бывает? Сволочей вокруг пруд пруди. И что, из-за каждого гада волосы на себе рвать? Лично от меня не дождутся.

Валентина и вправду начала успокаиваться. Пролившиеся горькие слезы затуманили сознание, заставили глаза сомкнуться.

— Вот и правильно, вот и хорошо, — бормотала Танька, укрывая ее пледом. — Поспи немного. Корвалол я на табуреточку, вот тут поставлю. И телефон сюда же. Вот. Поспи, зайка. Поспи…

Голос подруги уплыл. Через минуту хлопнула входная дверь.

Одна. В тишине и под спудом тревоги, похожей на занозу, которую нельзя вытащить, но со временем даже к ней привыкаешь.

* * *

Рыжий

взмок от пота, как только понял, что с компьютерами фирмы происходит что-то непонятное. И самое ужасное, что в офисах «Органа-Сервис» он остался один. Никто помочь ему не мог, а он сам ничего не в силах был сделать. Сервер фирмы отправлял один запрос за другим. На экранах мелькали страницы электронных документов, которые он совсем не запрашивал. Многие из них на английском. Кто-то явно вторгся в систему, но совершенно непонятным образом.

Руки тряслись, когда он набирал номер телефона Бархатова.

— Да! — услышал он резкое.

— О-олег Анатольевич, это не вы работаете с документами?

— Что?

— Тут что-то с компьютерами… Я ничего не могу понять. Кто-то сидит в системе. Я…

— Где Павел и Женя?

— Их нет. Женька заболел, а у Паши менты машину забрали. Бегает ищет.

— Вызывай обоих! Я вылетаю первым рейсом в Минск!

— Что мне делать?

— Я же сказал, идиот! Всех в офис! Быстро! Все!

Вызвав своего болеющего коллегу, Рыжий подвинулся к экрану компьютера, на котором отражались все действия неизвестного хакера. Кусая губы, он думал о том, что в этой фирме он вряд ли останется работать.

* * *

Тимофей во время работы установил несколько своих хитрых программ, и Рыжий, потеряв контроль над системой, запаниковал. Тимофей отметил несколько его слабых и непрофессиональных попыток перекрыть ему доступ к серверу. Сразу видно, что Рыжему еще многому надо учиться, чтобы стать настоящим админом. Тимофей не ошибся в выборе противника. Любой опытный системный администратор мог вышибить его из системы за считанные минуты. А этого Рыжего наверняка взяли с испытательным сроком. Но следовало поторопиться. Рыжий уже мог вызвать подкрепление. А бросать взлом, когда стали открываться такие любопытные вещи, Тимофею не хотелось. Ситуация с фирмами Старика начала проясняться, стоило только пристальнее присмотреться к «ИТФ Компьютере Лимитед», с виду вполне благополучной, но вот на самом деле…

Ох уж эти акулы капитализма! Как оказалось, им совсем не чужды пороки социализма в самом своем уродливом варианте.

В связи с этим стоило вспомнить ряд скандалов, которые разразились в США и Европе с крупнейшими корпорациями. Первым на скандал нарвался энергетический гигант «Энрон». Компания объявила себя банкротом, потому что вынуждена была признаться в банальных приписках собственной прибыли, составивших 600 миллионов долларов. «Энрон» использовала запутанные схемы взаиморасчетов с дочерними структурами для улучшения своего финансового «имиджа». За ней последовала аудиторская фирма «Андерсен», покрывавшая приписки гиганта.

Потом в лужу шлепнулась телекоммуникационная группа «Уорлд Ком», «ошибочно» записывавшая расходы по статье «вложения в капитальные активы». Надо ли говорить, что никаких вложений не было, и объявленные прибыли, так магически действовавшие на биржевые показатели (Насдак), в один миг превратились в гигантские убытки. Аудитором «Уорлд Ком» являлась все та же злополучная фирма «Андерсен». Генеральный директор «Уорлд Ком» Берни Эбберс и финансовый директор Скотт Салливан были немедленно уволены, а потом приглашены на заседание комиссии Конгресса для дачи показаний. Но оба тут же сослались на Пятую поправку [24] . Сама же «Уорлд Ком» объявила о своей неспособности платить по счетам.

24

Пятая поправка Конституции США касается прав человека не свидетельствовать против себя (прим. авт.).