Сердце убийцы

Кейн Челси

Арчи стал почти специалистом по общению с родственниками погибших. Иногда ему и говорить ничего не требовалось, они просто смотрели на него и все понимали. А то, наоборот, приходилось повторять им снова и снова, а те лишь ошеломленно хлопали глазами и трясли головой, отказываясь верить. А потом страшная правда сокрушающей волной врывалась в их сознание. И каждый раз детектива терзало острое чувство вины перед теми, кто потерял близкого человека, и ему стоило больших усилий убедить себя, что не он причинил это горе.

Однако Арчи не тяготился своей безрадостной миссией.

Он не раз наблюдал, как люди, застигнутые несчастьем врасплох, становятся лучше, и даже отпетые негодяи на какое-то время становятся непохожи на самих себя. Все их неоднозначное естество сосредоточивается вокруг одной точки, одного события, одной потери. Эти люди по-другому воспринимают мир — они начинают замечать окружающих, хотя прежде смотрели мимо или сквозь них. На определенный период обретают способность видеть дальше собственного носа. А затем это благостное обновление растворяется в повседневном дерьме.

Арчи поднял голову. Энн Бойд стояла, прислонившись к дверному косяку, наблюдая за ним особенным взглядом — будто строгая мать, ожидающая от ребенка признания в шалости.

Детектив устало потер глаза и с улыбкой махнул рукой, чтоб заходила. Энн — очень проницательная женщина и высокопрофессиональный полицейский психолог. Как подозревал Арчи, ее не вводили в заблуждение его притворные попытки казаться в абсолютно здравом уме.

— Извини. Замечтался. — Шеридан выключил магнитофон. — Можешь заодно включить свет, — добавил он.

Энн так и сделала, и комната неожиданно ярко осветилась белым сиянием, отчего невидимые тиски боли, сжимающие голову Арчи, сошлись еще на один оборот. На секунду детектив будто окаменел, затем повел шеей, и там что-то хрустнуло.

Энн опустилась на один из стульев напротив детектива, положив ногу на ногу, и шлепнула на стол подготовленное описание личности преступника на пятидесяти страницах. Среди психологов ФБР числилось не много женщин, и лишь одна чернокожая. Арчи знал ее уже шесть лет — с тех пор, как по заданию ФБР она занялась разработкой личностного портрета «убийственной красотки». Вместе они провели сотни часов, меряя шагами, часто под дождем, места преступлений. Встречали рассветы, изучая фотоснимки ранений, нанесенных жертвам. Сообща ломали голову над разгадкой черных замыслов Греттен Лоуэлл. Шеридан знал, что у Энн есть дети — слышал, как она разговаривает с ними по телефону. Вдруг сообразил, что так и не довелось ни разу рассказать друг другу о детях. Слишком много грязи ежедневно преподносила профессия. Вспоминать о детях в таких условиях казалось по меньшей мере неуместным.

— Готово? — Арчи кивнул на документ.

— Плод трудов бессонных, — подтвердила Энн.

Шеридана мучила изжога, и болели ребра от долгого, неподвижного сидения. Дома в постели он иногда просыпался среди ночи оттого, что не чувствовал боли — тело во сне самостоятельно отыскивало единственно правильное положение. Старался не двигаться, чтобы подольше сохранить это блаженное состояние, но стоило чуть шевельнуться — согнуть ногу в колене или вытянуть руку, — как тут же возникало знакомое жжение в желудке или грудь пронизывала колющая боль. Помогали таблетки.

Иногда Арчи даже казалось, что он настолько привык к этим ощущениям, что уже не обращает на них внимания. Но на самом деле они здорово отравляли жизнь и мешали работе. Вот и теперь, чтобы сосредоточиться на подготовленном Энн описании личности преступника, Шеридан чувствовал необходимость подышать свежим воздухом.

— Давай прогуляемся. И заодно расскажешь мне самую суть.

— Ладно.

Оба пересекли опустевшее к вечеру рабочее помещение опергруппы, где одинокий уборщик разматывал длинный электропровод пылесоса. Арчи открыл перед Энн прозрачную банковскую дверь и вышел вслед за ней. Они не спеша зашагали в северном направлении. Было холодно, и Шеридан сунул руки в карманы пиджака, нащупав в одном из них заветный пенальчик. Как всегда, оделся не по погоде. В вечерней дымке тускло светились уличные фонари, и в их желтых лучах тротуар и весь город казались еще грязнее, чем в действительности. Мимо с шумом пронеслась автомашина, миль на десять превышая ограничение скорости.

— Думаю, мы имеем дело с прогрессирующим социопатом, — заговорила Энн. На ней было длинное приталенное кожаное пальто шоколадного цвета и сапоги, тисненные под шкуру леопарда. Она всегда умела стильно одеваться. — Ничего сапожки? — спросила Бойд, перехватив его взгляд. Остановилась и кокетливо приподняла подол длинной вязаной юбки, чтоб было лучше видно. — Оторвала в отделе «Для больших и солидных». С широкими голенищами. Как раз на мои толстые голяшки.

— Так, говоришь, цветущий социопат? — Арчи откашлялся.

— Не хочешь обсуждать мои голяшки? — поддразнила его Энн.

Шеридан плотоядно оскалился.

— Не хочу, чтоб меня обвинили в сексуальных домогательствах на службе.

Энн опустила подол и ухмыльнулась в ответ.

— Уверена, что это твоя первая улыбка за последние два дня!

Они опять зашагали, и Бойд, посерьезнев, продолжила описание личности преступника:

— Он насилует и убивает девочек, а потом раскаивается и возвращает их, предварительно очистив от скверны.

— И опять убивает?

— Он ничего не может с собой поделать. Потребность пересиливает угрызения совести. Но речь идет не о потребности убивать, он лишь удовлетворяет свою похоть. «Послешкольный душитель» — насильник, который убивает, а не убийца, который насилует. Убийство не доставляет ему сексуального возбуждения. Его нельзя назвать некрофилом. Просто умерщвляет свои жертвы из жалости, чтобы избавить их от страданий, связанных с изнасилованием.

— Гуманист, да и только.

Они миновали погруженный во тьму магазин, торгующий красками, затем подъезд к разбитому автомату по продаже кофе-эспрессо, поравнялись с хипстерской забегаловкой, витрина которой светилась неоновыми буквами, обозначающими марки пива — «ПБР», «райньер», «сьерра-невада». На входной двери неровными буквами написано название выступающей здесь музыкальной группы — «Пропавшие без вести». Очень актуально. Арчи не удержался и на секунду заглянул внутрь: пьяная толпа, широко разинутые смеющиеся рты, шум разгульного веселья.