Сердце в огне

Безрукова Марина

В кабинет заглянула сотрудница из общего отдела, попросила расписаться в бумагах и напомнила обязательно пройти диспансеризацию, иначе не продлят полис ДМС. «Прежде чем меня поймают, может, успею еще урвать стоматолога», — усмехнулся себе Глеб.

***

В горах и ущельях выпал снег. Женя не расставалась с Михаилом. Выбраться с заимки было невозможно, дорогу совсем развезло, поэтому вынужденное заключение они тратили на прогулки, долгие разговоры, молчание у печурки с потрескивающими дровами, баню, где Женя млела под распаренным веником, и чаепития, в конце которых наступала длинная ночь. Много спали, восстанавливая силы, держались за руки, вместе смотрели на морозное звездное небо.

Жене казалось, что это снежинки прилипли к чернильному куполу и так и не смогли спуститься вниз. «Надо же! — удивлялась она, — куда ни перемещайся по планете, а звезды выглядят одинаково…» И почему-то мелькала отблеском мысль о Глебе… К чему бы? Наверное, потому что он тоже мог сейчас видеть эти звезды…

Закутавшись в теплую шаль, которую ей выдала тетя Саня, Женя внимательно и с большим интересом смотрела лекции. Радовалась, когда получалось поймать интернет и переслать выполненные задания на проверку. Снимала наушники и смотрела на спящего рядом Михаила.

— Ты настоящий медведь, — смеялась она и жмурилась от удовольствия, когда он осторожно гладил ее по щеке.

Иногда Женя даже забывала, что лицо у нее неидеально, хотя и продолжала без надежды мазаться облепиховым маслом. Не хотелось обижать тетю Саню. Замечала, правда, что благодаря народному снадобью и ежедневной гимнастике, пальцы стали подвижнее, и теперь удавалось удержать кружку не двумя руками, а просунув указательный палец в ручку. Михаил заставлял сжимать резиновый мячик, пугая, что иначе, с помощью своих верных пушистых помощниц, устроит ей апитерапию.

— Чего еще ожидать от Апеллы, — бурчала Женя, но ей было ужасно приятно ощущать его заботу.

В один из дней, когда случились сильные заморозки, Михаил вместе с Кешей поехали проверить состояние зимнего пути. Заодно нужно было привезти продукты. Женя осталась дома. Сегодня как раз должен прийти ответ на ее работы. Скорее всего, снова придется все переделывать и исправлять. Но она уже меньше расстраивалась, верила, что рано или поздно, получится.

Налив себе клюквенного киселя, включила ноутбук, порадовалась, что есть сигнал и открыла почту. Сердце подскочило к горлу. Среди входящих было письмо от Глеба.

Глава 39

— Мне нужно уехать… — как заведенная повторяла Женя.

На осунувшемся лице блестели глаза. Из сумки на полу выглядывал рукав кофты, расческа, длинный провод от ноутбука.

— Женя, я не спрашиваю, зачем… Я прошу, разреши поехать вместе с тобой… — Михаил попытался поймать ее взгляд.

Женя упрямо покачала головой и продолжила складывать вещи, которые собиралась взять с собой.

— Отвези меня завтра, Миша… Дальше я сама.

— Но почему??? — рявкнул Михаил.

Женя вздрогнула, и он тут же сбавил тон. Поймал ее руку, потянул к себе:

— Женя… Ты можешь сказать мне, что произошло? К чему такая спешка?

Она смотрела в сторону и молчала. Что она могла объяснить? Ведь всё равно не поймет… Никто не поймет. Она и сама не понимала.

Первым порывом, когда она увидела письмо Глеба, было удалить. Сразу же, не открывая. Курсор пролетел через весь экран и вдруг остановился, словно наткнулся на препятствие. Женя отодвинула ноутбук и пересела к столу. Простенькая голубая занавеска с мелкими розовыми цветочками отделяла ее от голых мокрых деревьев, от клочьев серых туч, зацепившихся за верхушки елей, от низкого заплаканного неба, от пронизывающего ветра и от тонкого слоя снега, прикрывшего грязь.

Не моргая, она смотрела на улицу, пытаясь вспомнить, сколько раз она запрещала себе думать о Глебе. Она загоняла его в самые дальние уголки своего сознания, она, как ластиком, пыталась стереть любые воспоминания и сразу, еще

в зародыше, давила едва возникшие мысли о нем. Она убегала, спасалась и делала вид, что Глеба никогда не существовало. Но он был. Он был в ее жизни, и этого не перепишешь. Это он подсказал ей направление, когда она не знала, за что хвататься в таком пестром мире профессиональных парикмахеров. Глеб развернул ее в сторону колористики и убедил, что здесь она станет лучшей. И это сработало. Это он познакомил ее с десятками новых блюд разных кухонь. Это он научил ее плакать, если больно. Это он спасал, обнимал, гладил по голове и одними губами шептал «ш-ш-ш», когда она, после смерти мамы, выла, кусая распухшие губы. Это всё был тоже он. Как и тот, другой, со стеклянными после пожара глазами. Но первого было несравнимо больше.

Поэтому и дрогнула рука. Поэтому и открыла Женя письмо. А открыв, провалилась в бездну. Поначалу подумала, что Глеб сочиняет, но вчитавшись, поняла, ошиблась. В его послании было всё: раскаяние, боль, страх, надежда… Не было только манипуляции. Строчки были просты и бесхитростны, как бывают они только в минуты полной откровенности. Пожалуй, только в одном случае. Когда впереди забрезжила вечность. Глеб не стремился получить индульгенцию, не хотел лишь облегчить совесть. Не просил он и жалости. Он вообще ничего не просил. Но Женя остро почувствовала: ей нужно его увидеть. Иначе не сможет потом жить.

Чем больше она читала письмо, тем ощутимее становилась дыра внутри, и в нее ускользала и растворялась какая-то важная часть, без которой Женя уже никогда не станет прежней.

Как-то буднично, как родному человеку, Глеб рассказывал, что он чувствует теперь, когда узнал, что серьезно болен. Он писал о панике, охватившей его, об ощущении, что наказан за свою слабость и эгоизм. О том, как на смену этим эмоциям пришла уверенность, что главное для него сейчас, это ее прощение. Необязательно словами. Глеб писал, что до сих пор читает в своем сердце ее, Женю. И он обязательно поймет, простила она его или нет.

«Ты знаешь, Женька, когда я получил результаты повторных анализов на почту, я не стал их сразу открывать, а поехал загород. Помнишь, туда, где мы любили гулять… Было уже поздно. Темно. Весь день было пасмурно, и собирался, но так и не пошел дождь. Я отпустил такси рядом с нашим заброшенным парком. Туда, ближе к старой даче. Было не страшно. Что еще могло со мной случиться? Мне нужно было собраться с духом. А главное, почувствовать тебя. Мне показалось, что если ты будешь даже незримо рядом, то результат будет совсем другим. Вот там, на камнях, я и открыл письмо из лаборатории и от доктора. Помню, перед этим поднял голову и заглянул в небо. А там… Там, Женька, было много-много звезд. Странно, правда? Ведь весь день были тучи… Ну, ты знаешь, как это у нас бывает. А тут вдруг целый пояс из звезд! Я помню, что я тогда подумал. Я подумал: а вдруг сейчас эти звезды видишь и ты? Это так странно. Я не знаю, где ты и с кем, тепло у тебя или холодно, день у тебя или ночь… Но я был уверен, звезды ты видишь…»

Дальше Глеб буднично сообщал, что начал лечение и дается оно ему нелегко. Писал о планах проконсультироваться за границей. Бодрился и называл процент попавших в ремиссию.

Противно закрутились внутренности в узел. Женя села у печки и уставилась на огонь. Весело щелкали и взрывались дровешки, корчилась, закручиваясь, береста, дрожала капельками смолы сосновая плашка. Женя вспоминала всё, что случилось, и никак не могла поверить. Ведь этих болезней панически боялась она. Ведь именно этот страх остановил ее от попыток зачать ребенка при помощи медицины. При чем тут Глеб? Почему его кровь решила взбунтоваться? И как теперь сделать вид, что ничего не произошло?