Сердце в тысячу свечей
Шрифт:
– Мятежники представляли картину куда более красочной. Их ролики делали из вас благородную мученицу. Плутарх Хейвенсби всегда любил добавить драматизма.
Я настораживаюсь от слов, произнесенных Сноу, но не потому, что он знает о предательстве Плутарха, а потому, что он говорит о повстанцах в прошедшем времени. Видимо, что-то изменилось в моем лице, потому что президент снисходительно улыбается, сложив руки перед собой на столе.
– Вы все правильно поняли, мисс Эвердин.
Я как рыба, которая только и может, что открывать рот, жадно хватая воздух. Единственное, что у меня выходит, это прошептать имя сестры.
– Прим?
Сноу не обращает на меня внимания, продолжая:
– Повстанцы по всему Панему сложили оружие, признав власть Капитолия. Наша с вами страна едина как никогда.
– Что с Прим?! – настойчивее спрашиваю я.
Президент долго смотрит на меня, перебирая короткими пальцами свою седую бороду, и только спустя несколько минут говорит:
– А это как раз самая интересная часть нашей с вами беседы, мисс Эвердин.
Я задерживаю дыхание, боясь услышать новость, которая разобьет мне сердце.
– Полагаю, наш уговор не врать друг другу все еще в силе? – уточняет Сноу. Я энергично киваю. – Замечательно.
Он делает знак рукой, и безгласая подходит к нему, наливая в кружку чай.
– Для мисс Эвердин тоже, – говорит президент.
Я мотаю головой, отказываясь.
– Я настаиваю. Ромашковый чай – прекрасно успокаивает нервы.
Мне ничего не остается, как принять из рук девушки небольшую белую фарфоровую чашку. Ее тепло согревает мои окоченевшие от волнения пальцы.
– Мне известно, что вы помогали повстанцам, изображая Сойку-пересмешницу, – Сноу говорит медленно, периодически отпивая по глотку чая. – И у меня есть основания полагать, что вы, мисс Эвердин, можете стать прекрасным символом единства Панема, – он бросает на меня быстрый взгляд, наблюдая за реакцией. – Я могу наказать вас, но предлагаю взаимовыгодное сотрудничество.
Я крепко сжимаю в руках кружку.
– А если я откажусь?
Сноу ставит свою чашку на тоненькое блюдце. Соприкасаясь, посуда позвякивает.
– В этом случае, мне придется постараться вас убедить, мисс Эвердин. Например, в одну из ясных зимних ночей на Тринадцатый, в котором укрывается ваша сестра, посыпятся бомбы. Больше, сильнее и куда более разрушительные, чем те, которые сравняли с землей ваш родной дистрикт.
– Они откроют ответный огонь! – вырывается у меня. Я испугана, но пытаюсь защищаться.
Президент пожимает плечами.
– Возможно. Если уцелеет кто-то, способный отдать такой приказ.
Я до крови закусываю губу. Сноу способен
– А если… я соглашусь, что мне нужно будет делать? – тихо спрашиваю я.
Сноу улыбается, он знает, что загнал меня в угол.
– Ничего сверх того, что вы уже делали, мисс Эвердин: продолжать радовать публику своим присутствием. Вы с Питом уже проделывали подобное во время Тура победителей. И, ах, да, мне, вероятно, стоит называть вас миссис Мелларк?
Я затравлено смотрю на президента, от всей души желая оказаться как можно дальше от его грязно-серых, налитых кровью глаз.
– Нет, – признаюсь я.
– Я рад, что мы понимаем друг друга, – улыбается Сноу. – Полагаю, историю с ребенком тоже можно забыть?
Вынужденно киваю.
– Замечательно, но все это останется между нами. Зрителям ваша игра в любовь пришлась по вкусу. Очевидно, кое-что придется повторить.
Я чувствую, как страх липкими щупальцами гладит мою душу.
– Для большинства – вы уже замужем. Не будем разрушать их иллюзий? Лучше сделаем сказку былью.
– Зачем? – не выдерживаю я. – То есть… в каком смысле?
Сноу вспоминает о чае и подносит кружку к губам. Медленно пьет. Тянет время, наслаждается моим ужасом.
– Свадьба, дети… – он улыбается.
– Нет!
Президент удивленно вскидывает брови.
– Вы имеете право выбора, мисс Эвердин. Бомбы или… Вы сами разыграли этот спектакль, я всего лишь дописываю не хватающие сцены.
Я не знаю, что сказать. Мне так страшно, что хочется бежать прочь. Но я остаюсь сидеть на месте.
– Тринадцатый не будет уничтожен полностью! – громко говорю я, стараясь выглядеть уверенной.
– Вы можете оказаться правы, но… – Сноу отодвигает от себя блюдце и почти пустую кружку, – задайте себе вопрос: откуда мне известно про «Кискис»? И, если вспомните, вы попали ко мне прямиком из Тринадцатого, верно?
Он намекает, что среди повстанцев есть предатели? Кто-то, кто может навредить Прим и остальным, даже если капитолийские бомбы не уничтожат дистрикт?
Моя бравада проходит, едва начавшись. У меня нет выбора.
– Хорошо, – говорю я.
– Что хорошо?
– Я буду делать так, как вы захотите.
– Нет, мисс Эвердин, – не соглашается Сноу. – Это целиком и полностью ваши личные желания и стремления. Вы любите нашу страну, вы цените ее единство. И вы без ума от своего будущего мужа. Не забываете говорить об этом почаще.
Чувствую, что слезы жгут глаза. Я не заплачу, президент не увидит моих слез. Глубоко вздыхаю, пытаясь успокоиться.