Сердце в тысячу свечей
Шрифт:
Я стою почти вплотную к Джоанне, а она переводит безразличный взгляд с меня на Пита снова и снова. Постепенно что-то меняется в ее лице, и, еще раз пристально посмотрев на раненую спину моего напарника, она прикрывает глаза и едва заметно кивает. Я даже не уверена, что мне это не померещилось.
– Вернитесь в кровать! – раздается сверху громогласный голос.
Кошусь в сторону динамика, но выполняю приказ: усаживаюсь на край койки по другую сторону от тела Пита. Он стонет, но не шевелится. Заставляю себя смотреть в пол, считаю гвозди, которыми прибиты
Не поднимаю глаз, пока за девушкой не закрывается дверь. Радостное предвкушение рвется наружу, но я подавляю в себе это чувство: надежда еще тонка, как туман поздним утром.
Встаю на ноги и обхожу вокруг кровати, присаживаюсь на коленки рядом с Питом. Провожу рукой по его спутанным волосам, перебираю их пальцами.
– Мы выберемся отсюда, – шепчу я, касаясь своим лбом его. – Выберемся…
Я еще долго сижу так, не переставая гладить Пита, и лишь в какой-то момент понимаю, что замерзла и проголодалась. Оставляю свой пост и перемещаюсь к столу. Уплетаю кусок поджаренной ветчины, а вот кашу и еще одну порцию мяса не трогаю – перекушу позже или накормлю Пита, если он придет в себя. Вздыхаю, бросив на напарника невеселый взгляд: я и без врачебных навыков понимаю, что нужен антисептик получше воды. Даже на Арене у меня были листья, вытягивающие гной, а сейчас нет ничего.
Безразлично ковыряю пластмассовой ложкой кусок торта: я никогда не была сластеной, но мысли о белых кубиках сахара заставляют меня вспомнить о Финнике и в очередной раз забеспокоиться. Как жители Тринадцатого восприняли мое исчезновение? Понятно, что они заметили, только что им известно и собираются ли они спасать меня? И Пита?
***
Заняться в камере особо нечем, поэтому уже несколько часов я сижу на кровати, в ногах Пита, и пялюсь в одну точку. Сколько дней я провела в заключении? По моим интимным подсчетам уже больше месяца. Я хочу выбраться отсюда. Но как?
Теперь все мои надежды связаны с Джоанной. Многое ли она может? Да и захочет ли? На Арене мы расстались как враги, после этого ее наверняка пытали, а сейчас она лишилась языка. Перевожу взгляд на Пита: через что ему пришлось пройти после того, как капитолийские планолеты доставили его к Сноу? Искренне ли говорил мой бывший напарник в том интервью?
Не вынимая из кармана, сжимаю в руке парашют с подарками Пита. Я скучала по нему. Я волнуюсь за него. Что-то еще? Качаю головой: какая разница? Мы в подвале, в клетке, запертые, как зайцы, и наша жизнь – снова – зависит от президента.
Вытягиваюсь рядом с Питом, стараясь не задеть его. Кровать скрипит, чуть прогибаясь под весом моего тела. Ложусь на бок и всматриваюсь в светлую макушку. Протягиваю руку, чтобы погладить его, но едва мои пальцы касаются головы парня, он стонет и разворачивается ко мне лицом. Я обеспокоенно приподнимаюсь на локте, но Пит вымученно улыбается, и я почти успокаиваюсь.
– Привет, Китнисс.
Натягиваю на лицо улыбку.
– Привет.
– Я думал,
– Не померещилась.
Я всматриваюсь в его лицо и вспоминаю, как сильно тосковала по нему в Тринадцатом. Внизу живота странный комок из страха за наши жизни, радости от того, что пока мы оба живы. И желания поцеловать Пита. Отвожу взгляд. Мне неловко, будто напарник может прочитать мои мысли.
Я ищу предлог, чтобы выскользнуть из кровати, и нахожу его:
– Хочешь пить?
– Было бы здорово.
Я мгновенно поднимаюсь на ноги и, поправляя майку, добираюсь до стола. Наливаю полстакана холодной воды и возвращаюсь к Питу. Помогаю ему сесть. Он морщится от боли и так сильно сжимает руки в кулаки, что мне становится не по себе.
– Так плохо?
Пит поднимает на меня глаза и уверенно врет:
– Немного болит. Скоро пройдет.
Киваю, подавая ему стакан. Наши пальцы соприкасаются. Меня как будто бьет током, поспешно отворачиваюсь и отхожу в сторону. Усаживаюсь на один из стульев. Пит осматривает нашу камеру.
– Уютненько, – слабо улыбаясь, говорит он.
– Да уж, не слишком отличается от моей комнаты в Тринадцатом.
Пит меняется в лице, и я замолкаю. Повисает неловкое молчание. Изучаю дырку на своих носках, кусаю губы. Надо спросить у него, что в интервью было правдой? И было ли вообще? Если бы Пит и правда предал повстанцев, разве он оказался бы сейчас запертым здесь со мной?
Открываю рот, набираясь храбрости, чтобы начать, но Пит меня опережает:
– Здесь есть туалет?
Я так и замираю с открытым ртом. Мне неловко разговаривать о «таких» вещах с парнем. Но Пит ранен. Я должна ему помочь?
– Ммм… могу дать тебе кувшин.
Ни разу не видела, чтобы Пит краснел, но сейчас у него точно румянец на лице.
– Ну, просто… Ох. – Понимаю, что слишком растерялась. Вздыхаю поглубже. – Да, вон там – маленькая комнатка, такая узкая, что едва можно развернуться.
– Сойдет, – отвечает Пит, пытаясь встать.
Я вмиг оказываюсь рядом, подставляя свое плечо.
– Обопрись на меня, я тебя отведу.
Я тащила Пита на себе, поэтому отлично знаю, насколько он тяжелый, однако он снова, как на первой Арене, когда был ранен в ногу, упрямо старается идти сам. Проскальзываю ему под руку и вовремя вспоминаю, что не могу коснуться спины.
Путь в несколько шагов напоминает вечность. Я чувствую, как сбилось дыхание Пита: для него это слишком большая нагрузка.
Он проходит в каморку, служащую уборной, и облокачивается на дверь.
– Дальше я сам.
– Справишься?
– Интересно, как ты собираешься мне помочь? – Пит улыбается, а я заливаюсь краской.
– Ладно, жду тебя здесь. — Дверь закрывается. – Все равно мне отсюда не уйти…
Надеюсь, последних слов Пит не слышал: когда не говоришь о таком вслух, кажется, что надежда еще есть.
***
– Ты почти ничего не съел.
– Я не голодный, Китнисс, – отвечает Пит, отодвигая от себя тарелку.