Сердце Запада
Шрифт:
И все же она подпрыгнула, когда покоробленные доски загрохотали под тяжелым кулаком.
– Эй!– прокричал голос. – Открывай!
Эрлан отворила дверь Питеру Лингу, умелому иглоукалывателю. Его лицо было мокрым от дождя, а длинные тонкие белые усы с каждым тяжелым вздохом плавно поднимались и опускались. Многие китайцы уже толпились на дороге за его спиной. Некоторые тянули ослов, запряженных в маленькие тележки, другие толкали тачки, но большинство несли свои завернутые в соломенные циновки пожитки на головах или подмышкой.
– От чего бегут все эти тупые псы? – спросила Эрлан иглоукалывателя. Она скрестила
Питер Линг ничего не сказал, а просто протянул ей листок с написанными на нем от руки китайскими иероглифами. Эрлан задалась вопросом, что за предатель-переписчик из черепашьего навоза написал это для городского совета Радужных Ключей.
– Я не смогу прочесть, – призналась Эрлан и чуть не рассмеялась. Ей внезапно показалось смехотворным, что она умела читать дьявольский язык, но не свой родной. В Китае девочек никогда не учили читать — какой от этого прок, если им предназначено выйти замуж и родить сыновей? В Китае отец мог продать дочь в рабство, и никто никогда и не подумал бы спросить ее: «Это твое собственное желание?»
Питер Линг прочистил горло. Его усы задрожали.
– О. Как жаль. – Когда он забрал листок назад, у обоих тряслись руки. Китаец снова прокашлялся и продекламировал на кантонском диалекте: – Настоящее уведомление касается всех людей азиатской крови, с разрешения властей проживающих в округе Танец Дождя и его окрестностях. Вы должны покинуть данную территорию к полуночи двадцать пятого апреля. Те, кто откажутся подчиниться, будут изгнаны силой оружия. – Питер Линг приподнял тощие плечи в жалком пожатии. – Больше здесь ничего не говорится.
– А разве этого не достаточно? – «Не нужно быть учителем Хань-линь, чтобы понять, кто за всем этим стоит, – подумала Эрлан. – Одноглазый Джек Маккуин и медная шахта «Четыре вальта»». Им всем следовало хорошенько помнить старую мудрую китайскую пословицу: «Даже заяц, загнанный в угол, становится тигром».
– Вероятно, ты-то можешь остаться, – сказал иглоукалыватель. – Твой сын родился здесь. Это делает его американским гражданином. Янки-дудль-денди, ма?
Янки-дудль-денди... Эрлан огляделась, посмотрев на единственное крошечное оконце лачуги с белыми кружевными занавесками, отделанными вязаными оборками, на яркий ковер, растянутый поверх грубых половых досок перед печкой, на круглый дубовый стол, покрытый блестящей белой клеенкой. В комнате пахло как обычно — крахмалом, мылом и приготовленной на ужин жареной форелью, обвалянной в кукурузной муке. Обстановка в доме ничем не выдавала, что здесь живет китаянка . «Когда,– задалась вопросом Эрлан, – я успела утратить свою сущность?»
– Что происходит, Лили? Из-за чего суматоха? – Крупная фигура Джере Скалли внезапно заполнила дверной проем дальней спальни. Порой он перемещался по маленькой хижине так тихо и уверенно, будто все видел, особенно если Эрлан и Сэмюэл аккуратно оставляли вещи на привычных ему местах.
Эрлан приложила палец к губам и, жестом отогнав иглоукалывателя, грубо захлопнула перед его носом дверь.
– О, это просто еще один китайский праздник, вроде Нового года, – сказала она, заставляя голос звучать оживленно и радостно, как фейерверк. – С множеством
Ей самой показалось, что голос звучит неискренне, но Джере не уличил ее во лжи. Хотя это был первый подобный фестиваль в Радужных Ключах и к тому же в Монтане рис никогда не сажали и не посадят.
– Я п-подумала взять Сэмюэла и сходить немного посмотреть на празднование, – произнесла она. – Ты не возражаешь?
– Нет, конечно же, нет, любимая. И если там будут те маленькие китайские пирожные, захватишь для меня несколько?
– Да, да, непременно. Я принесу тебе кучу лунных пирожных. – Улыбка дрожала на ее губах. – Сэмюэл! – громко сказала Эрлан, испугав мальчика, который тихо собирал головоломку на столе. – Если хочешь попускать своего воздушного змея на Фестивале радостной посадки риса, то мы должны поторопиться. До конца дня мне нужно прокипятить и прогладить еще дюжину рубашек.
Эрлан суетилась по дому, болтая с Сэмюэлом как обезумевшая сорока. Завязала сыну соломенную шляпу на голове и надела ему на ноги деревянные башмаки, а Джере по привычке стоял в дверном проеме спальни к ней лицом, ни на миг не давая забыть о своем напряженном молчаливом присутствии.
Из-за того, что он находился там, Эрлан не могла зайти в заднюю комнату, чтобы собрать одежду и личные вещи. Но в любом случае это не имело значения, поскольку ей был нужен только сверток американских долларов, спрятанный под чаном с крахмалом. Теперь она была рада, что не положила свои тяжким трудом заработанные деньги в Банк профсоюза горнорабочих, как частенько уговаривала ее сделать Ханна. Эти выпердыши водяных буйволов, вероятно, сейчас нашли бы тысячу причин не возвращать ее накопления, и тогда она снова осталась бы без гроша, даже без проклятой дьявольской прачечной, чтобы заработать на дорогу назад в Китай.
Эрлан приподняла ханьфуи веревкой привязала кулек с деньгами к талии. Единственный раз порадовалась слепоте любимого, порадовалась, что он не видел того, что она делала. Хотя он в любом случае не стал бы ее останавливать, поскольку больше не считал себя достойным ее. И, боги, как же он ошибался, бесконечно ошибался, ведь этот мужчина был достоин дочери императора.
Эрлан заставила себя легкой походкой подойти к нему. Притянула к себе голову Джере и поцеловала, не так, как хотела, а так, как сделала бы веселая жена, которая ненадолго уходит поторговаться с лавочниками и собирается вернуться к своему господину через час или два.
Джере обхватил ее ягодицы большими ладонями и крепче прижал к себе.
– Лили?.. – Она ждала вопроса с комом в горле. – Я уже говорил сегодня, что люблю тебя?
От облегчения она рассмеялась слишком громко.
– А как же, уже дважды. А я говорила тебе, что люблю тебя?
Он прикоснулся к ее губам кончиками пальцев, чтобы почувствовать ее улыбку.
– Всего один раз.
– Тогда скажу опять, чтобы нам уравняться. Я люблю тебя, Джере Скалли.
В этот раз Эрлан поцеловала его крепко, словно стремясь навечно запечатлеть в сердце вкус и ощущение его губ. Сэмюэл, чувствуя что-то не то, вцепился в ноги Джере и захныкал. Мужчина поднял мальчика на руки, смехом силясь вновь заставить малыша хихикать и улыбаться. Сердце Эрлан сжалось от мучительной боли, когда она поняла, что отрывает ребенка от единственного отца, которого он знал.