Сердце зимы
Шрифт:
Во-вторых, разговор между мамой и дедушкой до сих пор звенел в ушах. Я начал сомневаться в своем решении. Не хотел подвести деда или отца, или маму. Знал только одно – хочу помогать людям, а лучше спасать и защищать их, как отец. И вряд ли птицефабрика или комбинат мне в этом помогут.
Казалось, ещё вчера папа сажал меня на плечи, гуляя вдоль пляжа на Левобережном и обещал, что если я захочу, то смогу стать хоть космонавтом, хоть летчиком, хоть машинистом, кем угодно. Обещал быть рядом, когда я буду принимать решение, получать диплом. И что теперь?
Папа, почему
Глава 5
Агата
17 июля 2030 года, дом Агаты
– И потом, вы не видели его глаз. У людей не бывает таких. Разве что у котов… – рассказывала я курам, вычищая курятник. – Нет. Никаких парней. Не хватало мне ещё раз по новой всякие боли переживать. Жаль, вас не было, когда ушла мама, вы бы помнили, чего мне стоило превратиться в «Холодное сердце». Хотя, знаете…
Из левого угла донеслось громкое «кудах-тах-тах», и я схватилась за сердце, выдохнула и продолжила:
– Сестра у него классная. Да. Добрая девочка. Ладно, хорошего дня.
На часах – восемь утра, солнце поднимается все выше и выше, готовое дать нам жару. После курятника я вышла потная и вонючая, но смысла умываться не было – меня ждали коровы. С делами я сегодня управлялась медленнее обычного, спасибо разодранным ногам. От пота раны щипало, и я материлась под нос не хуже Мартыныча, когда тот заезжал себе молотком по пальцам.
– Агатка! – позвал дед, – Ты не завтракала что ль?!
Я вбежала в дом, стряхнула шлепки и прошла в кухню. Дедушка уже шарил под крышечками банок на столе.
– Не успела ещё, решила сразу с дел начать.
Дед чуть крутанул коляску, чтобы посмотреть на меня.
– Агатка, – прокряхтел он, придвигаясь ко мне. – Губишь ты себя, золотко мое.
– Дед, мы договаривались, никаких разговоров!
Он долго смотрел в мои глаза, я выдержала взгляд его карих, как куриные перья, глаз. Он протянул морщинистую, мягкую руку и сжал мою, огрубевшую и мозолистую.
– Я бы многое сказал, но не буду, знаю, начнешь ворчать и топать, а у нас и так полы вот-вот проломятся. – высказался дед, подмигивая, – давай позавтракаем.
– Тесто на оладьи только поднялось, подождешь, пока нажарю? – спросила я, отмывая руки от куриного помета.
– М-м-м, а-то! Осталось ещё варенье, которое я крутил, с черной смородиной?
– По-моему, только малиновое да с крыжовником. – ответила я, включая газ и заливая сковороду растительным маслом.
– Понял, сейчас принесу. Погодь-ка, – дедушка присмотрелся к моим ногам. – Что это? Упала?
– Ага. – пробубнила я.
– Чего?! – дед повернулся здоровым ухом.
– АГА! УПАЛА! На тарзанке неудачно повисла!
Я бухнула в сковородку несколько ложек теста и масло зашкварчало, норовя расстрелять меня. Позавтракав, дедушка выехал во двор, скрылся в саду под тенью яблонь и принялся разгадывать судоку. Я похлопотала на кухне и решила все-таки ополоснуться. Выйдя из летнего
Уже перед выходом я вспомнила, что сегодня тоже намечалась жара, и взяла соломенную шляпу. Соловьи пели громко, словно сидели прямо на моих плечах, но мне не удалось их разглядеть на ветках деревьев. Выйдя в поле, я периодически опускалась на колени и срывала землянику, тут же кидая ягоды в рот. Коровы медленно топтались, вымя качалось из стороны в сторону. Длинные ресницы хлопали, как только на глаза садилась мелкая мошкара. Я любила своих девочек. Фаину, белую с пятью коричневыми пятнами тихоню, вечно недовольную Розу с крупной черно-белой расцветкой (прямо сейчас она громка мычала, учуяв неприятный запах, как делала всегда) и Шалунью – самую любвеобильную, младшенькую корову.
У каждого свой способ медитации. По телевизору показывали занятия йогой или пилатесом, рассказывали о правильном дыхании и позе, лично я медитировала, выгуливая коров. А что? Вокруг – тишина, пустота, километры травянистого поля, местами колосья, цикорий, ромашки. Над головой – небо, беззвучное и чарующее. Слышно только, как коровы хвостом хлещут себя, отгоняя мух. Только сегодня им аккомпанировали соловьи.
Дойдя до той точки поля, откуда не видны были дома, уединившись с коровами, пчелами и шмелями, я села на траву. Провела пальцами по расцарапанным ногам и снова подумала о Дане, Витале, скутере. И в это мгновение какая-то падаль решила нарушить мое уединение! Я хорошо отличала звуки, и человеческие шаги, пусть и крадущиеся, не спутать с коровьими. Коровы отреагировали ещё раньше: учуяли запах и услышали шорохи. Я резко обернулась, чтобы застигнуть нарушителя врасплох.
– Виталик?! – удивилась я.
Он стоял, держа в руках букет полевых цветов и авоську с двумя пластиковыми упаковками. Вот же зараза, знал, что меня можно подкупить творогом его бабушки.
– Агат, прости меня, а? – сказал он, протягивая букет.
Я приняла его и вдохнула ноты знакомых ароматов.
– Давай сюда творог, и я подумаю. – хихикнула я.
Виталик улыбнулся, обнажив кривые зубы, и вручил авоську.
– Надо домой занести, а то на такой жаре закиснет. – между делом сообщила я. – Спасибо.
– Прощаешь?
– Сначала объяснись. Что ты вытворял, а? Знаешь же, что я скорости боюсь! А если бы мы в дерево влетели?!
– Клянусь, больше никогда не превышу пятьдесят километров в час, если ты будешь ездить со мной, – Виталик стукнул кулаком по груди. – Меня просто взбесил этот московский придурок.
– Легко же вывести тебя из себя. – хмыкнула я. – И чем же он тебя взбесил?
Со словами Виталик не нашелся.
– Ладно, Виталь, мы же всю жизнь дружим. Так что я тебя прощаю, но в следующий раз… – я изобразила удар, – тебе кранты. Посмотри за коровами, я добегу до дома, творог оставлю.