Сердечные риски, или пять валентинок
Шрифт:
И так много глаз наблюдало за нами, множество ушей пыталось поймать хоть слово и уловить суть ссоры братьев. Меня передернуло при мысли, какую интерпретацию найдет у сплетников это происшествие.
Они поссорились из-за меня. Не поделили даму сердца. Чуть не подрались на глазах у всех, а я безмятежно и снисходительно стояла рядом и взирала на разворачивающееся действо, решая, какой из братьев будет более выгодной партией.
Меня замутило, чай показался слишком сладким. Поднявшись, выплеснула его в раковину, замерла, открыв кран с водой и уперевшись ладонями в края мойки.
Ни
Струя воды с шипением и шумом била прямо в середину раковины, заворачивалась пузырившейся воронкой и исчезала в сливе. А я кусала губу и пыталась справиться с разогнавшими сердце до лихорадочного темпа чувствами стыда, вины, отчаяния и гнева. Затем, наклонившись, я принялась ополаскивать лицо ледяной водой до тех пор, пока от холода не начало сводить пальцы и колоть щеки и лоб.
Уже ничего не изменишь. А сейчас мне лучше сосредоточиться на том, чтобы сделать себе еще чаю и уследить за выпечкой. Неплохо было бы включить ноутбук и проверить почту — Люся обещала прислать интересные фото с ледового городка…
… Поставив пышущий жаром и ароматом ванили кекс на стол, я потянулась за пакетиком сахарной пудры. Внезапно раздавшийся звонок домофона остановил меня. Я застыла на месте, растерявшись. Взглянула на часы: 22.34. Кто мог бы прийти? Да еще так поздно. Тягостное, отдающее горечью предчувствие свернулось под сердцем, я потерла лоб, прислушиваясь к настойчивому трезвону домофона. Надо открыть.
Оказавшись в прихожей, я нерешительно сняла трубку:
— Кто там?
— Это Вадим Савельев.
При звуках чуть искаженного баритона того человека, о котором только недавно давила неприятные мысли, которого меньше всего хотела бы сейчас видеть, я отпрянула.
— Арина, пожалуйста, впустите меня, нам нужно поговорить.
Стиснув челюсти, я невидящим взглядом глядела на рычажок для сброса вызова, молчала.
— Арина…
— Я не вижу необходимости в этом разговоре, Вадим Евгеньевич. Езжайте домой, — безучастным голосом наконец ответила ему.
— Такси уже уехало. Я вызову другое, но за эти десять-двадцать минут ожидания я мог бы объяснить вам…
— Не нужно ничего, — прервала я Вадима, потянула руку к домофону, собираясь сбросить звонок.
— Нет, нужно! — ответил он громко, со злостью.
Возможно, действительно нужно. Ему самому. Всего лишь упрямство или диктат желания загладить свою вину? И то, и другое, полагаю. И мне тоже нужно. Нужно сказать ему, что мы не более чем коллеги, что в понедельник, услышав волну новых пикантных слухов, он сам убедится, какие последствия может иметь наше общение.
И сегодня ведь морозная ночь…
Указательный палец решительно надавил на овал кнопки справа, раздался характерный писк.
— Заходите, — ровно проговорила я и повесила трубку.
Нет, речи не зайдет об уязвленном достоинстве, не будет вопросов, тем более — упреков. Это бессмысленная трата энергии, слов и проявление глупости. В произошедшем есть и доля моей вины, безусловно, ведь я практически и не пыталась остановить разгорающуюся
Нужно забыть. Оставить все это позади. Собраться.
Выдохнув, я отперла замок, приоткрыла дверь и осталась ждать его прихода на пороге, ощущая, как натянулись на спине напрягшиеся мышцы.
Его шаги на моей лестничной площадке, а через секунду Вадим сам, без стука, без какого-либо промедления или колебания, распахнул дверь в мою квартиру.
Состояние его одежды — красноречивое свидетельство, что Савельев пребывал в каком-то эмоциональном хаосе: кожаная куртка с не расправленным воротом не была застегнута, развязанный галстук болтался на шее, три верхних пуговицы сорочки также незастегнуты, а ткань хранила следы воды. Волосы тоже находились в беспорядке, будто мужчина часто запускал в них руки. Он оглядел меня испытующим взглядом: мои простые домашние джинсы, ступни в шерстяных полосатых носках, синюю растянутую футболку, неаккуратно собранные в хвост волосы, и я спохватилась, что не одета для приема гостей.
Что ж, сейчас и неурочное время для прихода таковых, в какой-то степени это меня извиняет.
Несколько мгновений мы безмолвно глядели друг другу в глаза, ни один из нас не двигался. Савельев не делал попытки войти, а я не торопилась приглашать его. Он выглядел усталым и нервным, что-то пытался прочесть в выражении моего лица, во взгляде. Его глаза лихорадочно блестели. Охлажденный воздух, пробирающийся в подъезд с улицы, студил лодыжки, пускал холодок по одеревеневшей спине, четко выделял запах застоявшейся сырости и вечной пыли лестничных клеток.
Сложив руки на груди, поежившись, я сдержанно произнесла:
— Проходите. — И отступила в сторону, закрыла за ним дверь, когда Вадим оказался за моим порогом.
Переступив с ноги на ногу, быстро оглядевшись по сторонам, он стянул куртку, повесил ее на вешалку и разулся. Выпрямившись, он посмотрел на меня выжидающим взглядом.
Без слов спрашивает о том, где я готова его выслушать.
Спазм сдавил горло, мешая заговорить, в висках застучала кровь, и так некстати перед глазами встала фальшивая улыбка Димы, потом — холодное, рассерженное лицо Вадима и заинтересованные, будто прилипшие к коже взгляды любопытствующих сотрудников. Я до боли стиснула пальцами плечи, прикусила губу изнутри.
— Очень вкусно пахнет, — бросив взгляд в сторону кухни, Савельев снял с шеи болтающийся галстук и, сложив его, спрятал в карман пиджака. — Я прошу у вас прощения за свой непрезентабельный вид, — мрачно усмехнулся, взглянув на меня.
— Хотите чаю? — выдавила я вопрос и, не дождавшись ответа, прошла на кухню.
— Лучше кофе, — отозвался он за моей спиной.
— Хорошо.
Все те минуты, пока я делала необходимые приготовления, Савельев молчал. Мне хотелось, чтобы он уже начал этот разговор, хотелось оставить позади этот эпизод, дать осесть этой горькой мути гнева и досады, но в то же время не хотелось говорить. Сейчас существовала вероятность, что не сумею сдержаться…