Сердечные риски, или пять валентинок

Awelina

Две с верхом чайных ложки кофе, стакан теплой воды из чайника. Включить газ, чуть убавить его. Я стояла к Вадиму спиной, но ощущала и его напряжение, и каждое его движение, его постоянный взгляд на себе: сел, запустил руку в волосы, одернул себя, поерзал на стуле, сделал глубокий вдох.

Чего он хочет? Вероятно, еще раз принести извинения, почему-то считает их важными, но буквально несколько часов назад даже не подумал, что важнее владеть ситуацией и собой.

Нет, не следовало ему приходить.

— То, что он наговорил там, как себя вел, —

глухо заговорил вдруг Савельев, а я на миг оцепенела. — В общем, он не должен был так поступать. И я повел себя не лучше. Не должен был держать вас тогда, когда вы порывались уйти.

Вот так, без всяких предисловий, с места в карьер.

Я сосредоточилась на зашумевшей турке, чтобы не пропустить момент закипания.

— Оправданием мне может служить только то, что если бы не ваше присутствие рядом, то эта наша встреча получилась бы еще более некрасивой. И я это знал. И не позволил вам уйти. И еще потому не позволил, что он должен был понять, что вы… и что я…

Вадим осекся, минуту-другую молчал.

Резко выключив газ и накрыв турку крышкой, я развернулась, подошла к столу и осторожно, чтобы не взболтать осадок, налила кофе своему гостю, по-прежнему не желая встречаться с ним взглядом. Кекс все еще ожидал моего внимания, поэтому, вернув турку на плиту, я взяла лежащий рядом с выпечкой пакетик сахарной пудры. Вадим внезапно обхватил мою ладонь, заставив вздрогнуть и посмотреть ему в лицо. Его хватка была крепкой, пальцы — непривычно прохладными, в ярких глазах застыла отчаянная просьба, кольнувшая мне сердце. Я задрожала и, сглотнув, сделав усилие, нервно проговорила:

— Для всего есть причины и предпосылки. Если вам нужно мое прощение, то оно у вас есть. Вы просто очень импульсивны и действовали согласно импульсу. Я могу вас понять. — Его пальцы, держащие мою руку, ослабли, я высвободила ее и разорвала пакетик с сахарной пудрой.

— Импульсу? — раздраженно, недоверчиво переспросил Вадим. — Вы думаете, все дело лишь в нем?

В непонимании я взглянула на него, и вдруг адреналиновая замораживающая волна поднялась от живота к сердцу: этот разговор подвел нас к какой-то опасной грани, которую ни в коем случае нельзя переступать. Нельзя. Пусть все то, что он готовится мне сказать, что, кажется, давно хотел высказать, все то, что я могла бы прочесть в его глазах, но чего знать не желала, тот подтекст его уверенного жеста, когда на глазах брата он положил руку на мою талию, та запутанная суть его смс, полученного мною в такси, то «почему», что терзало меня совсем недавно, — пусть все это остается с ним. Пусть он молчит.

Долгое и тяжелое мгновение мы глядели друг на друга. Он ждал, я предупреждала. В горле пересохло, и холодный электрический накал между нами, словно распирал пространство кухни, мешая дышать, вынуждая мобилизоваться как перед нападением.

Совладав с собой, я перевела взгляд на пакетик сахарной пудры, взяла ситечко и спокойно пояснила:

— Хочу угостить вас кексом. Вы упоминали, что любите сладкое.

— Спасибо. Вдвойне люблю, если это сладкое

домашнего приготовления, — последовал равнодушно вежливый ответ.

Все хорошо. Он остановился, сделал правильный вывод и отступил. И пусть больше не станет заводить речь о…

— А сейчас сядьте, пожалуйста, — попросил Вадим, когда я, посыпав кекс сахарной пудрой и разрезав его, придвинула к нему блюдце с двумя кусочками. — Выслушайте меня. Это очень важно.

Я не торопилась выполнять его просьбу. Покосилась на стул с другой стороны стола: сидеть напротив него, глаза в глаза? Исключено. Убрав за уши выпавшие из хвоста пряди волос, я отошла к подоконнику, присела на край. Образовавшееся между нами расстояние, похоже, чуть расслабило нас обоих.

Ненадолго. Он сделал глоток кофе и…

— Я должен объяснить вам эти обвинения Димы. Насчет Ларисы.

— Не стоит, — обронила я, скрестив руки на груди. — Попробуйте кекс.

— Эти обвинения очень даже основательны.

— Не имеет значения.

— Имеет.

Новая схватка взглядами. Его поначалу растерянные глаза теперь стали холодными.

— У вас нет причин объясняться, — процедила я.

Ситуация дошла до критической точки. Почему он просто не прекратит? Почему игнорирует то, что я всячески закрываюсь, огораживаюсь и защищаюсь? Почему не видит моих запертых внутри и клокочущих эмоций?

Как он мог устроить публичную свару с братом, чтобы поставить того на место? Что хотел ему показать?

Как мог втянуть в это меня? В какой-то степени даже обдуманно, согласно его же намеку.

Зачем пришел, считая важным, стремясь что-то объяснить, демонстрируя существование между нами какой-то психологической близости, дружеской или…?

Уже поздно. В том числе и для того, чтобы что-то менять. Умнее поставить точку.

— Причины как раз есть. И вы их знаете, — насупился, тихо забарабанил пальцами по столу.

— Предпочла бы забыть, — вырвалось у меня.

Вскинул голову и хмуро глянул на меня.

— Рад, что это невозможно. К сожалению, до меня поздно дошло, что если мне плевать, уронил я свое достоинство или нет, то вам не плевать. Плюс я еще и ваше уронил, а вы это едва ли легко простите или забудете.

Поджав губы, я хранила молчание. Опустила взгляд, сконцентрировалась на узоре линолеума — мелкие золотые окружности, словно бы в ловушку заключающие друг друга, подступающие со всех сторон.

В кухне пахло теплой, сахарной густотой ванили, в незашторенное окно смотрела матовая глухая чернота ночи — все навевало уют, спокойствие, но мне хотелось быть где угодно, только не здесь и не сейчас.

— Я подставил сам себя. Потому что чужие интересы, интересы брата вечно ставил во главу угла, а теперь вышло так, что не только виноват, но еще и дурак.

— Но к делу. Дима всегда хотел заниматься рекламой. Особенно его интересовала реклама в интернете. В общем, я даже был рад, что у него какая-то цель появилась и идея, над которой он загорелся работать. И мы стали искать партнеров.