Сердитый бригадир
Шрифт:
Он тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и сел сперва на заднее сиденье, потом перешёл на середину, затем, балансируя, добрался до кабины водителя.
Пустой троллейбус мчался без остановок, город косо расступался перед ним.
У ворот парка он вылез из машины. И снова показалось, что праздник кончился, а Толя любил, чтобы праздник начинался с утра и кончался перед самым сном.
Он подошёл к мальчику, стоявшему перед булочной.
— Ты чего?
— Ничего.
— Ну и я ничего. У тебя велосипед
— Нету.
— Давай — кто кого перетянет?
Они запыхтели.
Мальчик попался крепкий. Упёршись короткими толстыми ногами в землю, он стоял как вкопанный, да ещё вдобавок пальцы у него были какие-то цепкие.
Споткнувшись и поднимаясь с земли, Толя сказал:
— Я недавно болел. А то б ты у меня летел до того угла.
Толя ждал, что мальчик скажет в ответ что-нибудь обидное, но тот миролюбиво засмеялся и пошёл прочь.
Побродив по городской окраине, Толя дошёл до зоосада. Здесь он любил бывать, особенно в те дни, когда не дежурила одна дотошная старуха-служительница. Каким-то непостижимым образом она всегда догадывалась, что Толя удрал с уроков. Куда бы он ни направлялся, старуха следовала за ним и шипела:
— Вот срам-то!.. Непременно узнаю адрес — матке расскажу… Выдрать тебя обязательно надо!
Сейчас, как назло, дежурила именно она.
Войдя в зимнее помещение, Толя увидел её у дальней клетки. Бабка была какая-то бесстрашная: открыв дверцу клетки, она вошла ко льву и, швыряя толстые куски мяса на пол, приговаривала ласково:
— Сегодня я тебе баранинки припасла… Любишь, дурень, пожрать!..
Дурень вертел своим твёрдым хвостом, бил им по полу и жмурился на бабку. Вид у него был такой мирный, будто его царская мускулистая шея была повязана шёлковым бантиком.
Толя знал из «Пионерской правды», что несколько лет назад старуха выкормила этого льва молоком из рожка.
Рядом со львом, у клетки с волчатами, стояли двое подростков. В руках у них были портфели, на которых лежали записные книжки. Мальчики посматривали на волчат и что-то записывали.
Когда Толя подошёл к ним, старуха, выйдя из клетки, ворчливо сказала:
— Общее собрание прогульщиков считаю открытым.
— Мы из Дворца пионеров, — крикнул один из мальчиков. — Мы к млекопитающим… Честное слово! Вот справка. Кружок юннатов…
Старуха приблизилась, взяла в руки справку, прочитала, вернула мальчикам.
— А ты? — спросила она Толю.
— У нас скарантина, — пробормотал Толя. Он сперва хотел сказать «карантин», потом «скарлатина», и поэтому у него получилось такое глупое слово.
Мальчики громко рассмеялись, и Толя, обидевшись, ушёл.
Проболтавшись часов до трёх дня, он вернулся домой.
Первые десять минут, как всегда в таких случаях, он опасался, как бы мать не догадалась по его лицу, что он прогулял школу; ему казалось, что это ясно написано на
Чтобы не отвечать на утомительные расспросы матери, Толя решил пустить в ход самый действенный способ: сняв в прихожей пальто, он сразу же взялся за горло и сказал матери с порога комнаты:
— Почему-то больно глотать…
Анна Петровна, громко причитая, подвела его к свету; он разинул рот до ушей, прогнусавил: «А-а-а», чувствуя уже, что горло и в самом деле не в порядке.
— Я же говорила, что тебе ещё рано выходить на улицу, — сказала Анна Петровна.
— Ничего не рано. Пройдёт… Вот только завтра у нас контрольная по русскому. Ребята говорили, изложение могут дать, «Хамелеон», рассказ Чехова…
После обеда он лежал на диване, перелистывая «Огонёк».
Была измерена температура и оказалось самое неприятное — 36,7.
— Я так и знала! — всплеснула руками Анна Петровна. — Бестемпературный грипп! Голова болит? Только не скрывай от меня.
— Ого! — сказал Толя. — Пополам раскалывается…
Его отец уже полгода был в командировке в Китае, а в отсутствие мужа Анна Петровна чувствовала себя беспомощной и особенно беспокоилась о здоровье сына.
Не пустить его завтра в школу она всё-таки не решилась. Весь вечер он так и пролежал на диване, укрытый одеялом. Мать названивала знакомым докторам, узнавая точные симптомы бестемпературного гриппа, затем бегала в аптеку за лекарствами и поила Толю горячим молоком, которого он терпеть не мог.
Четверо членов совета собрались, как было условлено, у школы в половине шестого.
По дороге к Кравцову снова возник спор, начавшийся ещё утром.
— Я всё-таки недопонимаю, — сказал редактор Петя Новиков, раскатываясь по ледяной дорожке тротуара. — Чего ради мы идём к нему на квартиру? Это же, ребята, неудобно…
— Верно! — поддержала его звеньевая Соня Петренко. — Получается какая-то семейственность. Я — против!
И она, забывшись, подняла руку, словно тут же на улице собиралась голосовать.
— При чём тут семейственность? — холодно спросил Вася. — У тебя, между прочим, дурацкая манера употреблять слова, о которых ты не имеешь представления. — И он тут же объяснил: — Семейственность — это когда хвалят почём зря, а мы, кажется, не собираемся хвалить Тольку Кравцова.