Серебро и свинец
Шрифт:
Советник кивнул.
– Горько будет мне без тебя, – прошептал Ратвир, на миг стискивая пальцами плечо дядьки.
– Поберегись, – посоветовал Дартеникс. – И спеши.
– Альтерикс… – окликнул страж.
Сгорбленная фигура на высоком табурете не шевельнулась, но посреди комнаты вдруг растворилось в рост человека отверстие. По другую сторону ворот было темно; только плескалось поодаль пламя костерка, и сочился лунный свет сквозь ветви.
Ратвир ит-Лорис с улыбкой шагнул в створ, и, повинуясь воле чародея, тот закрылся за его спиной, оставив по себе лишь
Солнце зашло, и померкло огненное зарево, в котором купался замок Коннегейльт. Комната погрузилась в холодные синие сумерки.
– Он справится? – спросил чародей-отверзатель холодным шепотом.
– Обязательно, – отозвался Дартеникс с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. – Обязательно.
Торжище подходило к концу, и Эгиль по кличке Торню искренне радовался этому.
Не то чтобы он совсем уж не любил эльфов. В конце концов, именно торговлей с эльфами он зарабатывал себе на хлеб. Именно эльфийскими резными фигурками, эльфийскими луками, эльфийскими снадобьями и зельями приторговывал Эгиль по дороге от одной пущи к другой, потому что именно этим, с точки зрения нелюдей, барахлом он и предпочитал брать плату за доставленное тем железо и бронзу.
Но каждый раз, стоило ему хоть немного пообщаться с этими заносчивыми, высокомерными, этими… – Эгиль не знал слова «снобы», иначе непременно им бы воспользовался, – этими остроухими зазнайками, его начинала переполнять темная, кипучая злоба. Хватало уже того, что ни один из них даже не подумал поинтересоваться, тот ли Эгиль может невозбранно заходить в запретные леса. А между тем охранную грамоту раздобыть ухитрился еще Эгилев дед, тоже Эгиль, и с тех пор она так и переходила от отца к сыну.
Ну, ничего. Сегодня-то он с ними расквитается. Пусть не за все, но… Эту новость он нарочно припас под конец, дабы насладиться сполна.
– А, чуть не забыл, – заметил небрежно Торню, закидывая на телегу драгоценный мешок с сушеными травами. – Стоячие камни снова отворились.
Он почти что с чувственным наслаждением понаблюдал, как осунулось и словно бы заострилось при этих словах доселе невозмутимое лицо эльфа, велевшего называть себя – как бишь его там? – Эдарисом.
– И кто же на этот раз ступил из врат на землю благословенного Эвейна? – певуче произнес эльф.
– Ши, понятное дело. – Торню демонстративно сплюнул, сделав вид, что не заметил, как перекосилось при этом лицо эльфа.
«Что, кустик, проняло тебя? – с яростным весельем подумал он. – Так-то вы ловки породу свою показывать, а как до настоящего дела дойдет, сразу ваша хваленая невозмутимость куда-то девается. И дергаться вы начинаете ну прям как обычные люди».
– И что же начали совершать эти ши?
– Да уж не пряники раздавать, – огрызнулся Эгиль. Ему вдруг страшно захотелось поболе застращать длинноухого. – Жечь, палить, убивать. А ты думал, чего еще-то от демонов ждать?
– В самом деле. – Эльф постарался вложить в свою фразу максимум сарказма, который,
– Смеешься, значит? – криво ухмыльнулся Эгиль. Эльфы никогда не упускали случая напомнить людям, кто на этой земле перворожденные хозяева, а кто явился в благословенный край точно приблуда. – Ну-ну. Смейся-смейся, эльф. Посмотрим, как ты заулыбаешься, когда эти ши придут в твой лес.
Лицо эльфа, и до того невыразительное донельзя, при этих словах закаменело еще больше.
– Если они придут в наш лес, – четко выговаривая каждое слово, произнес он, – они найдут в нем свою погибель.
– Не думал, признаться, что у нас можно столько наворовать, – раздумчиво произнес майор Кареев.
– Особенно на салатиках, – пробурчал Вяземский.
– Пф! – неразборчиво возмутился Аркаша, но протестовать более активно не осмелился.
И было отчего. Свидетельства преступлений виднелись повсюду. Каптерка была набита какими-то свертками, тюками, ящиками из-под боеприпасов, в которых что-то подозрительно погромыхивало при малейшем касании. Половина всего этого барахла уже была перерыта, записана в тетрадку, безжалостно экспроприированную в ящике Аркашиного же стола, и ничуть не походила на товары для обмена на продовольствие.
– Так, что у нас дальше? – поинтересовался полковник лениво.
Спать ему уже перехотелось, и в голове стояло мутное, звенящее марево, которое, как полковник знал по опыту, к побудке превратится в тягомотную, ни кофе, ни анальгином не снимаемую боль.
– Дальше… – Кареев снял со шкафчика очередную коробку. – Ножи стальные, булатные, охотничьи – четыре штуки. Уже записывали.
– Добавил, – Вяземский в очередной раз переправил цифры в шестой строке.
– Произведения изобразительного искусства…
– Статуэтки, – сократил Вяземский. – Местного производства. Нет, Аркаша, ты не от обезьяны произошел…
– Я, – обиженно перебил снабженец, – произошел от человека.
– Ты произошел от хомячка! – отрубил полковник. – И вообще, статуэтки уже были… позиция двадцать восемь.
– Нет, эти лучше записать отдельной строкой, – мрачно заметил Кареев. – На этих бирки не сняты.
– Какие бирки? – изумился артиллерист.
– Комиссионный магазин номер 1, город Барановичи, – не без ехидства ответил дежурный по лагерю. – Два рубля восемьдесят семь копеек. Дорогие какие, сволочи.
– Потому и не берут, – машинально отозвался Вяземский и только потом сообразил, что, собственно, ляпнул. – Теперь хоть ясно, на что они нашему… хомячку.
– Да, товарищ полковник…
– Поздно пить боржоми, Аркаша, – проникновенно проговорил Вяземский. – После этой ночи ты у меня до конца дней своих останешься хомячком.
– А вот еще… пакетик, – кровожадно пропел Кареев. – Мы хоть к утру-то управимся?
– А черт его знает, – меланхолически ответил артиллерист. – Так что у нас в пакетике?