Серебро ночи. Секундо. Книга 2

Герцик Татьяна

Граф вспомнил разбойничью шайку, орудовавшую на его землях с десяток лет назад. Свидетелей после ее нападений не оставалось, только растерзанные трупы. Уничтожены душегубы были его сенешалем после долгого выслеживания и сопротивлялись отчаянно, смертникам терять было нечего.

Неужто эта женщина причастна к разбою? Тогда по долгу властелина этих мест он обязан ее арестовать и передать тайному королевскому сыску. Но он не видел в этом никакого смысла, ведь с той поры минуло много лет, к тому же эта женщина была ему симпатична. Вот за это король его и недолюбливал: он делал все по-своему, руководствуясь своим чувством справедливости, а не косными законами королевства.

– Сколько лет я была любовницей предводителя, не знаю.

Я жила в какой-то непрерывной кровавой тьме, – продолжала она грустный рассказ. – Я не убивала сама, но много раз видела, как убивает он. И ни разу не вступилась за несчастных. Мне было все равно, что делается вокруг.

Склонив голову, Мелисси прикусила губу до крови. Воспоминания рвали сердце. Продолжила она с тяжким вздохом:

– Как-то раз мы захватили один из постоялых дворов в небольшой деревушке на тракте. Народу там было мало, доходов, по сути, никаких, и Кровавый, – так звался мой любовник, – разозлившись, приказал убить всех, кто там был – от хозяина с семьей до прислуги. Я ушла наверх, в комнаты для постояльцев, мне не хотелось слышать предсмертные вопли. И в первой же комнате я встретила немолодого усталого мужчину в сером одеянии храмовника с удивительно добрыми глазами.

– Моего брата? – быстро спросил граф, повернувшись к ней.

– Тогда я еще не знала, кто он. Просто дроттин одного из небольших храмов, что полно раскидано по нашим деревушкам. Он спросил у меня, что случилось, отчего у меня такое странное выражение лица. Он сказал это так приветливо и открыто, что у меня сами собой побежали слезы, и я рассказала ему все. И про предателя-мужа, и про смерть его самого и его любовницы с ребенком, и про гибель своей милой дочурки. Он выслушал меня и не осудил! Мы проговорили с ним почти час, и за это время я будто вынырнула из мрака, в котором жила все последнее время.

Во время этого печального рассказа Холлт поднял голову к ярко-голубому утреннему небу и принялся внимательно следить за пробегающими по нему облачками. Мелисси показалось, что он просто не хотел, чтоб она увидела его подозрительно заблестевшие глаза.

– Брат всегда был очень добрым человеком. И любил людей, какими бы они ни были. В отличие от меня, он считал, что все имеют право на снисхождение. Он всегда был таким.

Хозяйка гостиницы горячо его поддержала:

– Да, только очень добрый человек мог, не осуждая, выслушать историю моей глупой жизни и вывести меня из того кошмара, в котором я жила. Но не успели мы договорить, как в комнату ворвался разыскивающий меня Кровавый. И я новыми глазами взглянула на него. Если раньше я видела в нем лишь настойчивого любовника, то сейчас увидела жестокого душегубца, который мог и меня в любой момент без жалости отправить на тот свет, стоило мне совершить что-то ему не по нраву.

Она замолчала, пытаясь справиться с перехватившим горло спазмом. Граф дернулся было, желая положить руку ей на плечо в знак утешения, но не стал сокращать расстояние между ними. Она заслужила то, что заслужила. В этой истории ему положено карать, а не утешать.

– Увидев меня с настоятелем вдвоем в комнате, Кровавый яростно завопил: «Кто это? И что он делает здесь с тобой?» – и бросился на настоятеля с мечом наизготовку. Я кинулась между ними. Он хотел отодвинуть меня в сторону, крича: «Я убью его, а потом тебя, жалкая шлюха!», но я ухватилась за меч и не отпускала его. Острие прорезало мне ладонь до самой кости, но я этого даже не заметила.

Она повернула кверху левую ладонь, и граф увидел огромный багровый рубец, пересекавший всю ее поверхность.

– Как же вы работаете этой рукой? – его ужаснул страшный рваный шрам, столь неуместный на нежной руке женщины.

– Мне повезло, сухожилие хоть и было задето, но не порвано до конца. – Мелисси угрюмо посмотрела на свою ладонь и сжала ее в кулак, скрывая рубец. – Рука зажила, но неправильно, и мне пришлось упорно ее разрабатывать, чтоб она начала двигаться,

пусть и не так, как прежде. Она уже никогда не будет здоровой, но все-таки я не калека. – И она вернулась к своему печальному повествованию: – У настоятеля не было оружия для обороны, но он схватил тяжелый стул и опустил его на голову разбойника. Тот упал. Вырвав у него меч, я раскроила ему горло, но поздно – он успел проорать своим подельникам, чтоб шли наверх. Нас бы наверняка убили, если б с улицы не послышались звуки сражения. Потом я узнала, что это подоспели стражники графа Холлта, выслеживающие шайку. Ваши люди, граф.

Холлт кивнул.

– Я помню. В ту бойню я потерял троих. Шайка была большой и хорошо вооруженной. И сражались мерзавцы до последнего.

– Это так. Что им было терять? У них была только одна дорога – в петлю. – Мелисси, как тогда, покорно склонила голову, безропотно принимая свою участь: – Я тоже приготовилась к смерти, когда в комнату зашел воин в тунике с вышитыми золотом геральдическими знаками графов Холлтов, наверное, главный у стражников. Увидев меня, он сказал: «Ты, ведьма, пойдешь с нами!». Я, не возражая, протянула, руки, чтоб мне их связали, но тут вперед выступил дроттин. Он сказал, что я прихожанка его храма и еду с ним в Холлтбург по делам предстояния. А на нас напали разбойники, и что я, защищая его, собственными руками убила главаря, но была сильно ранена.

– Так мой старый сенешаль видел брата! – не утерпев, граф зло хлопнул кулаком по сиденью. – А мне он ничего не сказал, хотя прекрасно знал, что я его отчаянно ищу! Вот ведь собака! – ему хотелось выразиться сильнее, но, взглянув на сидевшую рядом женщину, сдержался, лишь раздраженно пнув ногой воздух.

– Да, они знали друг друга, – подтвердила Мелисси, – потому что, едва завидев настоятеля, сенешаль ему низко поклонился. Потом недоверчиво посмотрел на меня, явно не веря его словам, но возражать не решился. Лишь заметил, что моя рука сильно изранена, и мне нужна помощь. Тогда дроттин оторвал кусок от льняной простыни, лежавшей на постели, и замотал мне ладонь. Болела она сильно, но я этого почти и не замечала. Дроттин приказал сенешалю, чтоб о нашем присутствии на месте последнего нападения разбойничьей шайки тот никому ничего не говорил, якобы для того, чтоб случайно оставшиеся в живых разбойники не смогли найти и отомстить. Сенешаль нехотя это пообещал, и мы с дроттином беспрепятственно уехали.

– Так вот почему Аллос ничего мне не говорил! А я-то на него разозлился. Выходит, зря. Он всегда держал данное им слово, не человек был, а кремень. Если мне уж и нужно на кого сердиться, так это на моего собственного брата, отдавшего такой оскорбительный для меня приказ. Это ведь он со мной не хотел встречаться.

Мелисси заинтересованно посмотрела на него.

– А почему ваш брат ушел из дома и не захотел больше с вами встречаться? Вы поссорились?

Граф поморщился, вспоминая былое.

– Можно сказать и так. Он с таким трудом добился у короля передачи титула мне, а я отказался его принимать. В то время мне было просто стыдно. Казалось, я, как жалкий воришка, присваиваю не принадлежащее мне имущество. Тогда брат просто ушел, сказав мне на прощанье, что больше я его никогда не увижу. Через полгода мне все равно пришлось принять титул, в графстве без правителя начались волнения, нужно было наводить порядок. Но что с вами сталось дальше?

– Ничего особенного, – Мелисси протянула перед собой сжатую в кулак изуродованную руку и медленно, по одному, разжала пальцы. – После встречи с вашим братом я смогла жить если и не так, как жила прежде, до встречи с Кровавым, но более-менее спокойно. Продав все свое имущество в городе, где жили мои родные, и где я совершила столько дурного, купила большой дом на одной из главных улиц Холлтбурга и переделала его в гостиницу. Не потому, что мне было не на что жить, а чтоб у меня появилось хоть какое-то занятие, от безделья мне становилось дурно.