Серебро ночи. Секундо. Книга 2

Герцик Татьяна

Если б не стражники, защитившие от мужиков, желавших ее смерти, от нее бы и клочка не осталось.

Она поежилась, сердясь на саму себя. Может быть, ей не стоило бояться, а нужно было просто приказать всем о ней забыть? Смогла же она отправить восвояси того бандита, что приставал к ней? Но с ним она разозлилась, а возбужденной толпы испугалась.

Может или нет она усмирить столько жаждущих ее крови людей? Или это могла делать только королева Лусия, да и то с помощью волшебного камня? Учитель постоянно твердил ей, что нужно быть уверенной в себе и своих приказах, а она

не в силах это сделать, страх оказывается сильнее.

Амирель попыталась представить себя в образе отважной девы-воительницы из старинных легенд, нарисованной в книгах наставника, той, что одним своим взглядом разгоняет шайки разбойников. Не получилось. При одной только мысли о вооруженных злодеях у нее в животе начинало что-то мелко дрожать.

Нет, героини из нее не выйдет, на это у нее попросту смелости не хватит. В минуту смертельной опасности ей даже в голову не пришло приказать толпе разойтись, вместо этого она испугалась и съежилась в жалостный комочек.

Какое счастье, что Мелисси не растерялась и успела вовремя позвать на помощь графа Холлта! Вот он действительно благородный человек и спасти ее смог, и спрятать обещал. Жена у него тоже очень красивая и добрая. Может быть, они смогут ей помочь?

Но здравый смысл тут же глумливо вопросил: а как они смогут ей помочь? Глаза ей поменять? Или, может, выткнуть их? Чтоб уж наверняка?

Амирель резко села на диване, обхватила руками голову и застонала в полный голос. Безысходность накрыла душной волной. Ей суждено всю жизнь прятаться, скрываться и от друзей, и от врагов, другого не дано. Проще спрыгнуть с утеса на острые голые камни и прекратить свою никчемную жизнь. Все лучше, чем бедовать, как она, да еще и приносить несчастье тем, кто ей помогает.

Ведь если эмиссары тайного королевского сыска узнают, что колдунья столько времени жила у Мелисси, то их обеих могут сжечь на костре. Или ее сжечь, а Мелисси повесить, хотя толпа не наслаждается этим так, как сожжением.

Она проворочалась всю короткую ночь, так и не найдя покоя. Ранним утром раздался стук в дверь. Осторожно спросив «кто там», услышала обнадеживающее:

– Мелисси.

Тут же вскочив, Амирель понеслась открывать. Хозяйка втащила в сторожку огромный баул и стряхнула с лица пот.

– Ну и тяжесть! Пришлось запрягать коня и везти это барахло в возке, причем запрягать самой, пока конюх спал, чтоб не было лишних подозрений. А здесь уж я доволокла сама. – На несмелый укор Амирель, что ее нужно было разбудить, и они бы донесли баул вместе, только отмахнулась. – Хорошо, что после ярмарки все еще сидят по домам, на улицах пусто, да и у Холлтов спят и хозяева, и слуги. Меня никто не видел, а то бы спрашивали, кто я, что здесь делаю. А что отвечать, я не знаю. – Она с грустной улыбкой посмотрела на девушку: – Как ты?

– Хорошо. – Амирель хотелось броситься ей на шею, но постеснялась. Кто она такая? Обуза, из-за которой можно и жизни лишиться.

– Я так за тебя испугалась, – Мелисси зажмурилась, вспомнив ночной кошмар. – До сих пор коленки дрожат. Нам еще повезло, все сложилось удачно. Причем для всех. Кстати, мать той малышки, что ты спасла, поклялась,

что ты не колдунья, а целительница и никому не хотела зла. Про твои синие глаза она не сказала. – И предположила, сама себе не веря: – Так что, возможно, тайный королевский сыск и не станет вмешиваться.

Амирель затрясла головой.

– Мелисси, с каких это пор ты стала верить в добрые сказки? Сама ведь мне говорила, что жизнь злая и нужно быть постоянно настороже, потому что не знаешь, откуда выскочит очередная пакость?

Та невесело рассмеялась и порывисто обняла ставшую ей родной девушку. Та обхватила ее руками в ответ и прижалась, как в детстве к матери. Расставаться не хотелось, но Мелисси оторвалась от Амирель и ласково погладила ее по светлым волосам.

– Мне пора, малышка. Не забывай меня! – попросила с горечью. – Если что-то вдруг понадобится, я всегда постараюсь тебе помочь. Смогу или нет, не знаю, но постараюсь обязательно. Верю, что у тебя все будет хорошо, и ты обязательно станешь нашей королевой. – Увидев неверяще-потрясенное лицо Амирель, добавила: – Если не у нас, то где-нибудь еще – обязательно!

Еще раз до боли сжав ее в объятиях, она всхлипнула, опустила руки и быстро убежала, стесняясь своих слез.

Возле калитки ее уже поджидал граф Холлт в строгом темно-сером суконном кафтане без галунов, похожий в нем на зажиточного купца.

– Доброе утро, Мелисси. Я вижу, вы уже привезли вещи Амирель? Быстро вы управились. Я думал помочь, но вы меня опередили.

– Да, мой граф, вещи я привезла… – Мелисси неблагородно шмыгнула носом. – Простите, что-то я разнюнилась.

– Я вас понимаю. Расставаться с дорогими сердцу людьми всегда больно. Но вы будете знать, что с вашей подругой все хорошо и когда-нибудь сможете увидеть ее снова. – Лицо графа дышало скорбью, и Мелисси догадалась, что он подумал о старшем Холлте. Она не ошиблась, потому что он предложил: – Давайте немного поговорим о моем брате. Как вы с ним познакомились?

Мелисси жестом пригласила его присесть на широкую скамейку, спрятавшуюся под сенью раскидистого вяза. Они сели рядом, сохраняя между собой вполне пристойное расстояние. Хозяйка гостиницы принялась нервно теребить подол накидки, граф терпеливо ждал, когда она успокоится и начнет рассказ.

– Простите меня, это неприятные воспоминания, – она не могла поднять на него глаз. – После гибели единственной дочери…

– У вас погибла дочь? – сочувствующе переспросил граф. – Мне очень жаль. Меня чаша сия миновала и, надеюсь, минует. Но я представляю, что это такое – терять собственное драгоценное чадо.

Мелисси благодарно кивнула и повторила:

– После гибели дочки я просто сошла с ума. Я вытворяла такие вещи, о которых мне не только говорить, вспоминать стыдно. И еще я связалась с разбойниками. С теми, для которых душегубство – обычное дело, приносящее доход, вроде законной торговли. И убивали они не для того, чтобы выжить самим, нет, они все уже достаточно награбили, чтоб жить безбедно, а для удовольствия. Им нравилась чужая боль, страдания, они любили мучить свои жертвы. Я сама не помню, как очутилась среди них.