Серебро ночи. Секундо. Книга 2

Герцик Татьяна

Но Амирель смотрела на нее таким жалобным взором, что она не выдержала. Ведь не каменная же она! К тому же доведенная до отчаяния Амирель вполне могла сбежать на ярмарку одна и попасть в неприятную историю. Слабым девчонкам среди грубых мужиков делать нечего. А если учесть, что в эти дни город будет переполнен стражниками и эмиссарами тайного королевского сыска, и без присмотра неопытная и наивная девушка вполне может попасть им в лапы, то риск возрастал в несколько раз.

Не нужно было ничего говорить ей про ярмарку, но если уж сказала, то придется ее туда вести. Решив,

что от судьбы все равно не уйдешь, Мелисси с угнетенным сердцем пообещала:

– Хорошо, когда стемнеет, я отведу вас на городскую площадь. Но, чур, ни с кем не разговаривать, ни на кого не смотреть, и от меня не отставать ни на шаг! Сами понимаете, как мы рискуем!

Амирель запрыгала от радости и клятвенно пообещала сделать все точь-в-точь, как велено.

В день ярмарки в общем зале гостиницы было не повернуться, приехавшие издалека постояльцы спешили поплотнее перекусить, чтоб уже потом сытыми отправиться на праздник. Прислуга и постоянная, и нанятая только на эти дни, сбилась с ног, выполняя заказы посетителей. Мест не было ни в гостинице, ни в трапезной, и отказывать пришлось даже приехавшим на ярмарку прасолам. Впрочем, таких было немного – большинство позаботилось о себе заранее, заказав номера вперед.

Мелисси вовсе не хотелось в столь горячее время оставлять гостиницу без хозяйского догляда, чтоб служить дуэньей и одновременно охранником неопытной девице, но она всегда держала данное слово.

Поэтому, едва на город опустились сумерки, она принесла Амирель маску, темную накидку с густой вуалью, сама надела такую же, и они вышли на улицу.

Ощутив простор и свободу, Амирель буквально опьянела от свежего воздуха и чуть не закружилась на месте от охватившей ее неистовой радости, вопя от восторга. Она бы так и сделала, если бы не чувствительный щипок идущей рядом Мелисси. Та, понимая, что творится с подопечной, сердито погрозила ей пальцем, призывая к порядку.

Амирель пришлось изобразить хорошо воспитанную девицу и двинуться за хозяйкой степенно и важно, как и подобает достойной особе из приличной семьи. Ветер дул в лицо, лаская кожу, и она наслаждалась этим полузабытым ощущением.

С ними пытались заигрывать полупьяные встречные мужики, уже хлебнувшие сидра и джина, но Мелисси бесцеремонно отталкивала их и упорно шла дальше. Эйфория Амирель потихоньку исчезала, уступая пониманию, что одной ей на этих шумных улицах делать нечего. А ведь она и впрямь хотела сбежать из гостиницы и хоть немного порадоваться жизни на городском празднике.

Они пробились на главную городскую площадь, где было не повернуться из-за детей, собирающих с мостовой разбрасываемые с ратуши сласти.

Одна из летящих сверху конфет больно стукнула Амирель по лбу. От синяка ее спасла маска, оказавшаяся надежным щитом. Девушка охнула и машинально схватила прилетевший подарок. Это оказался сахарный петушок на палочке.

Мельком глянув на него опытным глазом, Мелисси пренебрежительно заметила:

– Тут больше меда, чем сахара. Интересно, граф Холлт об этом знает? Наверняка заплатил как за чистый сахар. Это чистое разорение, мед-то ведь в десять раз дешевле. Обманывают его все, доверчивый

он чересчур.

Амирель хотела узнать, с чего это она взяла, но тут кто-то потянул ее за рукав, и раздался тоненький плаксивый голосок:

– Тетенька, дайте петушок, пожалуйста! Мне ни разу не удалось его поймать! А мне так хочется его попробовать!

У Амирель болезненно ойкнуло сердце. Возле нее стояла плохо одетая девочка лет пяти, напомнившая ей младшую сестру. Амирель молча протянула ей леденец, и малышка расцвела. Крикнув:

– Спасибо, добрая тетенька! – засунула петушок в рот целиком и спряталась в самой гуще толпы.

– Зачем она засунула в рот весь леденец? – Амирель недоуменно посмотрела ей вслед. – Она ведь может подавиться.

– Да чтоб другие дети не отобрали! – сердито пояснила ей хозяйка. – У тебя что, в детстве никто ничего не отбирал?

– Нет. – Амирель вспомнила свою большую дружную семью и поняла, как мирно они жили. – Отец такого не разрешал. У нас старшие всегда младшим уступали. И соседские дети себя так же вели. Хотя я их почти не видела. Только иногда в щелочку в заборе за ними подглядывала.

Мелисси завистливо вздохнула, пропустив мимо ушей ее жизнь за забором.

– Да, хорошо тебе жилось в дружной-то семье. И не видела ты, сколько жестокости порой творится в большом городе на улицах, да и за закрытыми дверями тоже…

Амирель ждала продолжения, но его не последовало. Хозяйка подвела ее к одному из высоких помостов, сколоченных вдоль всей площади, и приказала:

– Ну, любуйся. Это зверинец. Этого ты хотела?

Девушка ожидала чего-то веселого, но на помосте к крепкому столбу был прикован бурый мишка в висевшей грязными колтунами шкуре. Жалкий, понурый и голодный. Толпа ревела и свистела, порой в медведя летели довольно увесистые булыжники, но он уже ни на что не реагировал.

Амирель стало его жаль. Отвернувшись, она тихо спросила у своей спутницы:

– Можно его покормить?

Мелисси не жаловала лесное зверье. В ее представлении все они были кровожадными чудовищами, при любой возможности убивающие людей. Вид дикого медведя внушал ей отвращение и ужас, она, не отвечая, ухватила Амирель за руку и потащила к следующему помосту.

Тут было уже веселее. Двое жонглеров в полосатых костюмах швыряли друг другу горящие факелы, рассыпающие вокруг красноватые искры. Факелов было восемь, и они, с немыслимой быстротой крутясь вокруг своей оси, летали от циркача к циркачу. Амирель, замерев от восторга, заворожено следила за факелами, превратившимися в темноте в сплошные огненные полосы, враз позабыв про голодного медведя.

С другой стороны площади раздался красивый баритон, громко затянувший балладу о несчастной любви. Мелисси снова ухватила подопечную за рукав и потянула за собой. Той пришлось подчиниться.

Они с трудом пробились к следующему помосту. На нем стоял высокий красивый парень в черно-белом балахоне и под аккомпанемент виолы пел звучным высоким голосом о несчастной невесте, бросившейся в воду из-за погибшего до свадьбы жениха. Стоящие вокруг женщины вытирали слезы с глаз и благостно улыбались.