Серебряная богиня
Шрифт:
Не одна женщина была наказана им за свою ошибку — все они полагали, что смогут подчинить его своим капризам. Вот и сейчас, подняв безразличную, томную бровь, он объявил, адресуясь сразу ко всем, кто заполнял приемную:
— Будет, как я сказал.
Но Дэзи и не думала сдаваться.
Дело в том, что годы работы с коммерческими роликами многому научили ее по части косметики, которой сама она пользовалась весьма умеренно.
— Я уже подвела глаза и накрасила губы. Гримом я никогда не пользуюсь. Так что зачем мне нужна вся эта косметика?
— Ребята,
Оценив ситуацию (ибо Кэндис Блюм цепко схватила Дэзи за одну руку, а в другую вцепилась старший редактор «Пипл»), она поняла, что находится в явном меньшинстве и любое сопротивление было бы просто смехотворным. Высвободившись из их капкана, она с гордо поднятой головой последовала в узкую костюмерную, где перед длинным столом, над которым тянулось зеркало, стояла высокая кухонная табуретка.
Усаживаясь, Дэзи услышала, как старший редактор «Пипл» озабоченным голосом произнесла:
— Но, Дэнил, дорогой, вы ведь не отказались от того, чтобы портрет был выполнен в стиле, положенном для королевской семьи?
— А я думала, мы договорились сделать его в духе ностальгии по старым временам? Разве не так, Марсия?
— Лично я ничего не имею против любой ностальгии, Фрэнси, но при условии, что все будет выдержано в строгих тонах, — огрызнулась старший редактор в ответ на замечание младшей.
— Попробуй свежий сок папайи, — посоветовал Дэнил, прежде чем подняться к себе.
Не шевелясь, Дэзи наблюдала за тем, как Алонзо ловко наносит на теплую поверхность ее кожи тонкий ровный слой бежеватой жидкости, призванной создать тот фон, на котором ему предстояло, по своему разумению, рисовать все то, что отвечало его собственным представлениям о женской красоте. Вскоре слой этот уже покрывал все ее лицо и шею. Даже губы потеряли свою розовую свежесть под бежевым слоем. Исчезли и ее золотистые брови — тон доходил до самых корней волос, и лишь несколько непокорных прядей своим серебристым блеском как бы бросали вызов тому насилию, которое над ней учиняли.
— Боюсь, вы можете слегка перепачкаться. Возможно, стоит накинуть халат? — спросил Алонзо, явно довольный плодами своей разрушительной деятельности.
Дэзи открыла рот, собираясь что-то сказать.
— Молчите! Ради бога, молчите! — предостерегающе завопил Алонзо. — У меня еще не готовы губы.
На пороге костюмерной, с карликовым королевским спаниелем на руках, появилась фигура молодого мулата — это был Анри, помощник Дэнила по стилевой композиции. Медленно поводя томным взглядом, он с презрением взирал на манипуляции с лицом Дэзи. Однако в конце концов он снизошел настолько, что протянул Дэзи махровый халат и жестом указал на ванную комнату, где можно было переодеться.
Через несколько минут Дэзи вернулась к своему неудобному табурету и, смирившись, стала наблюдать за тем, как Алонзо приступил к нанесению теней на ее бежевую маску, орудуя жирным коричневым карандашом.
Продолжая наносить легкие штрихи, Алонзо доверительно наклонился к ней:
— Пять
Дэзи постаралась изобразить глазами вежливое любопытство — теперь она могла разговаривать лишь с помощью глаз. Правда, цвет ее темных зрачков был таким насыщенным, что не мог передать столь слабых эмоций.
— Знаете ли вы Голливуд? Нет! Не говорите, не говорите! И глаза закройте!
Дэзи повиновалась, испытав при этом истинное облегчение: маленькая комната, забитая глазевшими на нее людьми, исчезла сразу же, как только опустились ее веки. Единственное, что она чувствовала, это прикосновения различных кисточек к ее лицу. Неожиданно она ощутила на своих волосах чьи-то руки и услышала возмущенный голос Алонзо:
— Отойди, Робби. Ты получишь ее, когда я с ней закончу. И ни минутой раньше. Ты меня чуть под руку не толкнул.
Прислушиваясь к болтовне редакторов «Пипл» и Кэндис, Дэзи думала о том, что никогда прежде в своей жизни на нее не смотрели так, как сделал это Дэнил: взглядом ни холодным, ни теплым, ни одобрительным, ни осуждающим… ничего, кроме абсолютного отсутствия всякого интереса. Этому человеку скучно, решила Дэзи, тут же сказав себе, что ей это все равно. Таких съемок, как сейчас, у него было по меньшей мере две в день, и притом всю неделю подряд. И так было всю жизнь. За один снимок, который у него брали, он получал в среднем три тысячи долларов. Даже лучший хирург по пластическим операциям, делавший по две операции в день, и то получал не больше маэстро, подумала Дэзи, пытаясь отвлечься от щекотавшей ухо кисточки.
— Можете открыть глаза, — распорядился Алонзо.
С опаской подняв веки, она увидела свое отражение в зеркале. Оттуда на нее все еще глядела бежевая маска, разукрашенная глубокими непривычными тенями, положенными на скулы, шею и веки.
— Мы только начинаем, — пояснил Алонзо, видя изумление Дэзи.
Робертсон, парикмахер, с преувеличенно терпеливым видом томился у стены. Батарея щипцов для завивки и горячих термобигуди находилась уже в состоянии полной боевой готовности, хотя еще добрых полтора часа он не сможет приступить к своей работе.
Дэзи казалось, что она сидит на этой проклятой табуретке уже целую вечность, хотя прошло всего два часа. Если бы, подумала она с растущим раздражением, такой копуша, как Алонзо, должен был работать с ней на киносъемке, его бы уже давно не было в живых. Да она сама бы заколола его одним из тех многочисленных инструментов, которым он пользовался. Наконец Алонзо решил, что работа закончена и можно передавать эстафету Робертсону.
Разрисованное отражение, смотревшее на нее из зеркала, было чужим: не тот рот, не те брови, не та кожа… С сегодняшнего утра, когда она сюда пришла, Дэзи состарилась по меньшей мере на десять лет. Лицо в зеркале было не ее, и когда Робертсон начал укладывать волосы в сложную прическу в виде диадемы а-ля принцесса Грейс Келли на гала-концерте, Дэзи не стала даже протестовать.