Серебряная богиня

Крэнц Джудит

Князь Александр Васильевич Валенский не был плейбоем в точном значении этого слова, но, поскольку его часто видели там, где собирались плейбой, пресса безоговорочно относила Стаха Валенского к этой касте.

Огромное личное состояние, которым владел Стах Валенский, полностью отделяло его от плейбоев. Ему никогда не приходилось жаловаться на отсутствие средств, даже в самые экстравагантные периоды его жизни. Напротив, он никогда не считал свое поведение и траты экстравагантными, ибо всегда мог позволить себе расходовать столько денег на свои причуды, сколько хотел. Легкое отношение к деньгам было обшей характерной чертой его предков, включая отца, владетельного князя Василия Александровича Валенского.

Так или иначе, но никто не осмелился бы назвать Стаха Валенского бизнесменом. Большую часть своей сознательной жизни до 1939 года, пока Вторая мировая война не прервала соревнований по поло, он посвятил этой игре. Начиная с 1935 года он выдвинулся в десятку лучших игроков в этом виде спорта, столь дорогостоящем, что лишь девять тысяч мужчин во всем мире могли похвастать своим участием хотя бы в одной игре. Стах давал десять очков вперед почти любому игроку.

Валенский приобрел внешность настоящего атлета, всю жизнь нещадно истязая свое тело физическими упражнениями. Его отличали внимательный взгляд вызывающе дерзких глаз прирожденного хищника, густые брови, которые были намного темнее коротко подстриженных белокурых волос, упругих, словно шерсть только что наспех расчесанной щеткой собаки. Валенский никогда никого и ни о чем не просил. Сломанный несколько раз нос, загорелая, обветренная кожа человека, много времени проводящего под открытым небом, сильные, резкие, почти грубые черты лица придавали его внешности вид заправского хулигана. Однако двигался он с быстротой и изяществом человека, хорошо владеющего собой в любых обстоятельствах.

В Довиле был праздничный день, и толпы народа заполняли трибуны, чтобы наблюдать за финальными играми в поло. Когда администратор «Нормандии» известил мэра города о том, что у них в отеле остановилась Франческа Вер-нон, тот лично прибыл к ней в номер и с соблюдением всех формальностей, обычных при визитах к почетным гостям, попросил ее оказать ему любезность и вручить кубок победителю дневного матча.

— Вы не только окажете мне большую честь, мадемуазель, если согласитесь, — сказал мэр, — но сделаете этот день великим для всего Довиля.

Мэр отлично понимал, что участие знаменитой кинозвезды сулит несравненно большие доходы от игры, нежели просто само спортивное состязание.

— Ну, я не знаю… — ответила Франческа, немного поколебавшись для проформы, но мысленно она уже ясно видела себя в центре событий.

— Она будет в восторге, — заверила мэра Марго.

Дело в том, что у Марго имелся белый шелковый костюм с синей отделкой, который она еще не имела случая надеть во время поездки. Ей казалось, что наряд будет выглядеть слишком официально для зрительницы, но если Франческа примет участие в процедуре награждения, то костюм может смотреться вполне подходяще. Марго обожала сцены появления королевских особ среди публики, их участие в процедурах награждения, в чем ни за что не призналась бы никому, даже Мэтти. Порой в мечтах она видела себя, изящную, высокую, улыбающуюся, с огромным букетом роз, который ей только что, сделав реверанс, преподнесла маленькая девочка. Что ж, пусть это недоступно для нее самой, но что мешает Франческе осуществить эту ее мечту?!

* * *

Файерстоуны и Франческа с интересом наблюдали за игрой, но вскоре их энтузиазм сменился смущением. Игра была слишком быстрой, чтобы они могли уследить за ней, не зная ее сложных правил. Вместе с тем общая атмосфера на трибунах возбуждала их. Элегантно одетые зрители, благоухающие изысканными запахами, впали в своеобразную истерию — нечто среднее между искренними восторгами бурлящей толпы на испанской корриде и благородной взволнованностью рафинированной публики на скачках в Аскоте. Вскоре они, все трое, потеряли надежду понять, что понуждает зрителей

время от времени взрываться аплодисментами или разражаться проклятиями, и просто наслаждались видом восьми великолепных атлетов, скакавших на резвых лошадях.

Взрыв ликования возвестил об окончании игры. Мэр Довиля направился к их троице и подал Франческе руку.

— Поторопитесь, мадемуазель Верной, — сказал он. — Пони разгорячены, и мы не можем долго держать их на поле.

Опершись на руку мэра, Франческа прошла через поле, все в рытвинах, оставленных копытами пони. Сильный ветер с моря надувал, как парус, длинную шелковую юбку ее зеленого, в мелкий белый и синий цветочек платья. На Франческе была большая белая шляпа из страусовых перьев с огромными волнистыми полями, украшенная в тон платью зелеными шелковыми лентами. Франческа поддерживала ее одной рукой, поскольку обнаружила, что в какой-то момент матча незаметно для себя растеряла шпильки, которыми шляпа была закреплена на ее волосах. Актриса и мэр наконец достигли середины поля, где их поджидали восемь еще не спешившихся игроков. Мэр кратко приветствовал их, сначала по-французски, затем по-английски. Неожиданно он протянул ей тяжелый серебряный кубок. Франческа непроизвольно, дабы не выронить трофей, приняла его обеими руками. Но как только она отпустила шляпу, порыв ветра немедленно сорвал ее с головы. Шляпа покатилась по полю, подпрыгивая и ненадолго задерживаясь у холмиков взрытого копытами торфа.

— О нет! — в отчаянии воскликнула Франческа.

Но не успела она вымолвить что-то еще, как Стах Валенский, сидя верхом на пони, наклонился и одной рукой подхватил ее. Прижав Франческу к груди и легко удерживая ее на весу, он направил лошадь вслед убегавшей шляпе. «Беглянку» успело отнести почти на двести ярдов, когда Валенский, по-прежнему прижимая к себе Франческу, перегнулся в седле, подхватил шляпу за ленты и бережно водрузил на голову актрисе. Трибуны взорвались смехом и аплодисментами.

Но Франческа не слышала шума всеобщего ликования. Время для нее словно остановилось. Она инстинктивно замерла, молча прижавшись к промокшей насквозь спортивной рубашке Стаха. Она ощущала возбуждающий запах его пота. Рот ее наполнился слюной, ей захотелось впиться зубами в загорелую кожу на его шее, прокусить насквозь, ощутить вкус его крови, слизнуть языком ручейки пота, струившиеся по груди, видневшейся в распахнутом вороте его рубашки. Она желала, чтобы он, такой, как сейчас: грязный, потный, не остывший после игры, — упал вместе с нею, не разжимая объятий, на землю и овладел ею.

Не теряя хладнокровия, Стах подскакал к остальным игрокам, продолжая прижимать к себе Франческу. Наконец он соскользнул с седла и осторожно поставил ее на ноги. Непонятно каким образом, но она продолжала сжимать в руках кубок и стояла, покачиваясь на высоких каблуках, готовая в любой момент упасть. Стах забрал у нее из рук кубок, поставил его на землю и взял обе ее руки в свои, чтобы помочь ей сохранить равновесие. Какое-то мгновение они молча стояли так лицом к лицу, а потом он наклонился и поцеловал ей руку. Однако это был не обычный, ничего не значащий мимолетный поцелуй, который лишь слегка колеблет воздух около запястья. Его горячие упругие губы будто впились в ее кожу.

— А теперь… — сказал он, прямо глядя в ее изумленные глаза, — кажется, вы собирались вручить мне награду?

Нагнувшись и подобрав кубок с земли, он подал его Франческе, и она молча возвратила ему приз. Толпа вновь зааплодировала, а Франческа едва слышно прошептала:

— Обнимите меня снова.

— Не сейчас, позднее.

— Когда? — Франческа была поражена, насколько недвусмысленно и откровенно прозвучал ее голос, — Сегодня вечером. Где вы остановились?

— В «Нормандии».

— Пошли, я провожу вас на ваше место.