Серебряная Инна
Шрифт:
Комната перед моими глазами была нарисована серо-коричневыми красками, и очертания всех предметов плавно перетекали одно в другое, словно желая слиться в единое целое. Словно контуры всех предметов под полупрозрачной сетью из времени и забывчивости стерлись и побледнели. Старое пальто, все в дырах, висело на гвозде на стене. В углу — скукожившиеся от времени и побелевшие старые кожаные сапоги, когда-то принимавшие форму ноги покинувшего их хозяина. Повсюду валялись вещи, которые сложно было узнать, — ржавый эмалированный ночной горшок, развалившийся, когда я коснулась его ногой, старая соломенная шляпа. Все было хрупким и полуистлевшим.
Я
Свет медленно просачивался сквозь засиженное мухами окошко. Через него я увидела тебя еще до того, как ты добрался до заколоченного жилого дома. Твои шаги, твои движения между деревьев, потом твое лицо, когда ты подбежал ближе, теперь я ясно различала все черты, и я вздрогнула, как от сильного порыва ветра, как от первой ноты органа. Я не могла пошевелиться, не могла подняться тебе навстречу. Слезы хлынули из глаз горячей волной. Я сидела, онемев от невыносимого счастья, и ждала тебя.
Секундой позже ты уже стоял в дверях. Ты заполнил собой всю комнату, ты был такой большой, такой всепоглощающий. И внезапно я почувствовала смущение, но в этот момент ты обнял меня, намочив своими слезами мне шею. Я чувствовала, как ты весь дрожишь. Земля дрогнула и затряслась у нас под ногами.
— Я искал тебя всю ночь, — прошептал ты. — Я объехал все вокруг, выходил и звал тебя, изъездил все дороги в этом чертовом Хохае. Под конец я просто упал на руль и закричал.
Твои руки крепко сжимали мои, а губы покрывали поцелуями шею и плечи.
— Как ты вообще оказалась здесь? — продолжил ты. — Я так за тебя беспокоился. Так переживал. Я заставил старика в Крокмюре дать мне свою машину. Он сперва не хотел, но я ему пригрозил, наорал на него. Он испугался и отдал мне ключи.
Я не издала ни звука. Земля продолжала качаться под ногами. Разомкнув объятья, мы встали и посмотрели друг на друга. Ты вытирал мне слезы с лица. Внутри была пустота, абсолютная пустота. Я уронила голову тебе на грудь.
~~~
Она все-таки отважилась подойти. Впервые она подошла к нему так близко, что слышно было его дыхание.
Он крепко спит. Она чувствует его сон своим телом. Стена к стене. Совсем рядом.
Собаки нет, но это и не важно. Они уже успели подружиться. Инна хорошо ладит с животными. С ними все понятно. Они никогда не просят больше, чем требуется, и Инна знает, как с ними обращаться.
Чужак лежит, вытянувшись на соломе, под крышей шалаша. Он лежит на спине, подложив руку под голову и чуть согнув больную ногу. Во сне он сбросил с себя одеяло, открыв распухшую красную лодыжку. Присев
Между серой рубахой и штанами виднеется полоска кожи. Инне видны его пупок и тонкая дорожка волос, начинающаяся сразу за ним и исчезающая под ширинкой. Тонкая полоска светло-каштановых волос.
Она рассматривает его, как пейзаж. Дыхание у него глубокое и размеренное. Он выглядит таким большим. Просто огромным. Руки и ноги такие длинные.
И весь он излучает спокойствие. Он не похож на нее, думает Инна. В нем столько силы.
Столько мощи. Инна чувствует, как ее влечет к нему. Но она не двигается с места. Никогда, думает она, никогда я не видела ничего более прекрасного. Как зачарованная она пьет его глазами. Полоска кожи между рубахой и штанами. Темная ямка пупка. Узкая дорожка волос. Ей хочется уткнуться лицом в его мягкую кожу, вдохнуть его запах.
А его лицо. Спящее лицо с расслабленными чертами. Спутанные светлые волосы. Ей хочется расчесать их, расправить своими пальцами. Рот приоткрыт. Во сне он чуть похрапывает. Инне видно, как во сне подрагивает его тело, точно рябь по воде в ветреный день. Сновидения не дают ему спать спокойно. Но потом он снова расслабляется, словно детеныш, нашедший там, во сне, мягкую грудь, насытившийся молоком и успокоившийся.
Инна продолжает пожирать его тело глазами. Такое длинное, такое плоское, такое непохожее на ее со всеми округлостями и впадинами. Внезапно ей хочется плакать. Плакать от невыносимой тоски. Он словно страна, в которой Инне хочется поселиться. Но как найти путь в эту страну? Он так близко. Все, что нужно сделать, это протянуть руку. Она могла бы положить руку прямо на полоску обнаженной кожи, накрыть пупок своими пальцами. Могла бы взять его спокойное расслабленное лицо в свои ладони и легонько подуть в зажмуренные глаза. Могла бы прижаться к нему крепко. Обнять, вдохнуть его запах. Но тут он заворочался во сне, завертел головой и со стоном поменял положение. Инна набрала в грудь воздуха, готовая к бегству, но чужак уже снова погрузился в сон.
Теперь он лежит на боку. Рубаха поползла вверх, открыв еще больше голой кожи. Инна чувствует, как кровь приливает к лицу, как ее бросает в жар, как в каждой клеточке тела рождается влечение. Но одновременно в голове возникает мысль: то, что она делает, неправильно, совсем неправильно. Во сне он выглядит таким беззащитным. А она использует его беспомощное состояние в своей игре, притворяясь, что он только животное, спящее животное и ничего больше. Инна знает, что, спящий, он совершенно беспомощен перед ней, что ей не нужно его разрешение, и в этом запретном плоде есть нечто такое, перед чем невозможно устоять. Сладостный дурман.
Осторожно она накрывает рукой узелок, который ему принесла. Ей хочется наполнить его своей тоской, своим желанием — всем тем, чем он взволновал ее этим утром. Руку обжигает это прикосновение. Его дыхание проникает в узелок, а оттуда — прямо ей в руку.
Пораженная, Инна отдергивает руку. Кровь пульсирует в ней. Пару секунд она разглядывает свою руку, гладит ее, ласкает. Потом осторожно поднимается и уходит прочь. Солнце уже стоит высоко. Отойдя на порядочное расстояние, она начинает бежать, спотыкаясь и пригибаясь. Раскрасневшаяся и запыхавшаяся, она влетает в Наттмюрберг подобно перекати-полю, принесенному ветром.