Серебряная лоза
Шрифт:
На следующий день двое заговорщиков явились к зарослям. Оба воровато озирались, стремясь остаться незамеченными. Хвостатому-то это давалось легче лёгкого, а вот Гундольф скрытным быть совсем не умел. По счастью, на него никто не обратил внимания.
— А что, если он ожил? — громко прошептал толстяк. — Ожил и убежал в лес, и будет людей по одному отлавливать и загрызать!
Чем ближе они подходили к орешнику, тем медленнее становились их шаги.
— Чушь, — ответил хвостатый не очень уверенно. — Не станет он никого загрызать. Он и был-то едва живым, а как полежал в воде, так и вовсе, наверное, заржавел.
Волк
— Как зуб добыть-то? — спросил толстяк, хмуря брови и склоняясь ближе к полуоткрытой пасти. — Кажись, крепко держатся!
— Вот эти штуки скрепляют отдельные его части, — ответил его напарник, ощупывая винты. — Инструмент тут нужен. Шляпкой гвоздя, может, поддеть?
В голове волка внезапно что-то зашумело, затрещало, потревоженные челюсти распахнулись шире. Толстяк заорал и отпрянул в испуге, сел на землю, начал отползать, не отводя от зверя круглых глаз. Но тот вновь затих. Больше он уже не шевелился.
В следующие дни мальчишкам удалось раздобыть гвоздь с широкой шляпкой, а Гундольф утащил из дома ещё старый нож, которого никто не хватится. Несколько дней они провели, поддевая и расшатывая винты, пытаясь их раскрутить. Удалось извлечь и один зуб, и как только это было сделано, толстяк утратил интерес к волку.
А вот хвостатый появлялся у орешника ежедневно, подолгу возился, перебирая детали, очищая от грязи, запоминая расположение причудливо изогнутых трубок и зубчатых колёс. Он забросил поделки, которые прежде, бывало, мастерил из шишек, веток и коры, и появлялся дома так редко, что родители неизбежно заподозрили неладное.
Нужно ли говорить, что в один из дней его выследили.
Первый морозец тогда уже сковывал землю, и трава под ногами похрустывала, седая от инея. Мальчишка только пробрался к зарослям, уже не таким густым, лишившимся большей части листьев, и прикинул, не стоит ли унести части волка дальше в лес, как за спиной раздались шаги.
— Ты что же это натворил? — ахнул отец. — Чем ты думал, как посмел ослушаться?
Как мальчишка ни упрашивал, отец не позволил ему оставить изломанного зверя.
— Если бы ты только был там, в городе, — сказал он, и лицо его помрачнело, — когда властелин стальнозубых волков подошёл к воротам. До нас доносились уже слухи с севера, что армия движется, выжигая всё на своём пути, но мы верили, что пернатые смогут дать отпор. Бедные глупые пернатые, ничего они не могли, кроме как растить цветы да деревья, и воинство их, наряженное в лёгкие серебристые одежды, изнежили века долгого мира. И кто был поумнее, уже тогда собирал пожитки и уходил на восток или юг. Впрочем, и это их спасло ненадолго.
Однажды утром нас разбудил не птичий щебет, а вой боевых труб. Ряды волков окружали город, и пасти многих покрывала кровь, а позади ехал их властелин. Он приказал городу сдаться, а жителям присягнуть ему в верности, тогда обещал никого не тронуть. Но многие горожане, доверявшие птицам, отказались.
Отец покачал головой, нахмурясь.
— Я потерял в тот день всю семью, сын. Волки, такие же, как этот, растерзали их. Прежде я не хотел рассказывать о том и впредь не стану, слишком тяжелы воспоминания. Но теперь понимаешь, отчего я и видеть этого зверя не желаю? Ведь он может
Мальчишка угрюмо молчал, потупившись.
— Это тебе не игрушка, — продолжил отец. — Это смерть, и я не желаю, чтобы твои руки этого касались. Понял ты?
— Но он не злой, — только и произнёс мальчишка, поднимая глаза с мольбой и надеждой. — Отец, пожалуйста, поверь мне, я его чувствую! Я уверен, если бы только смог разобраться, как его починить, я бы...
— И думать не смей! — сердито перебил отец. — В этой машине ты ничего не изменишь, она создана убивать и будет продолжать это делать, едва лишь получит такую возможность! Вот что, мы избавимся от этой дряни, и чтобы больше никогда я не слышал от тебя ни слова о машинах и о городе. Ишь, набрал глупостей в голову! Ничего не может быть хорошего в механизмах, ничего, ясно тебе?
Мальчишка не оставлял надежды переспорить отца, потому был наказан. Теперь его не отпускали с островка, и уж родители позаботились о том, чтобы бочку нельзя было взять без их ведома.
Ещё только об одном пытал отец: кто помог достать волка? Ясно же, что его тщедушный отпрыск не справился бы в одиночку.
— Я сам, — только и отвечал угрюмо мальчишка. — Очень уж захотелось.
На Гундольфа, с которым они не ладили, никто не подумал.
В один из дней, когда первый снег уже покрыл берега болота, а поверхность воды по утрам затягивало тоненьким ледком, мальчишка в одиночестве сидел в хижине. Родители отправились по каким-то делам, а о том, чтобы выбраться отсюда без бочки, и думать было нечего.
Снаружи послышался шум, кто-то потянул дверь. Мальчишка даже не стал оглядываться — отец то или мать, с ними в последнее время у него установилось молчаливое противостояние.
— Слышь, Ковар, — раздался голос Гундольфа, — волка твоего продают!
— Как продают? — вскинулся мальчишка. — Кому?
— Да торговец нынче проезжает мимо, наши все выменивают у него товары, я отцу помогал, гляжу — и твой в сторонке стоит, а в мешке у него что-то тяжё-олое такое, едва доволок, и ещё в сторонке вродь пара мешков стояла. Они, значит, наедине с торговцем перекинулись словечком, а я неподалёку прогуливался да услыхал, что о волке речь. Просит, значит, твой отец, чтобы волка отдали на переплавку, да не в одну мастерскую, а в разные, чтобы зверя уж точно никто не починил. Согласился торговец да волка и взял, много припасов дал за него, эту зиму точно переживёте!
— Да что мне припасы эти! — вскричал мальчишка. — Гундольф, прошу, перевези меня на тот берег, а?
— Зачем тебе? — поднял тот светлую бровь. — Если отец-то раньше не согласился оставить волка, думаешь, уговоришь теперь?
— А я за торговцем пойду и его выкраду, — решительно ответил хвостатый. — Это мой волк, мой! Не допущу, чтобы его переплавили!
— Вот балда! — присвистнул толстяк.
И всё-таки он его перевёз.
Знакомый торговец, проезжающий через эти места время от времени, стоял у повозки, гружённой товарами, что выменивал там и сям. На востоке — кружева, у лесных болот — сушёные грибы и ягоды, да ещё поделки из дерева, которые искусно мастерил отец Гундольфа. Дальше путь торговца лежал на запад, к городу Пара, где он продаст товары, закупит припасы, утварь да инструменты и двинет вновь на север и восток, обходя некрупные поселения и болота, где ютились отщепенцы.