Серебряная лоза
Шрифт:
— М-м-м?.. Уже сломалось что-то?
— Нет, я спросить только, рычаг...
— Что, много времени свободного, что руки тянешь куда ни попадя? К рычагам не лезь, и ко мне без нужды тоже! Всё, что тебе пока надо знать, я сказал.
Прохвост умолк.
Хитринка развернулась на бочке так, чтобы просунуть нос через решётку. Теперь ей была видна кабина. Прохвост, сжав губы, то и дело поглядывал на приборы, а затем вновь устремлял взгляд вперёд, туда, где за стеклом было черным-черно. Свет фонарей рисовал на этом тёмном полотне участок разбитой дороги перед колёсами, добавлял
На это можно было глядеть долго, зрелище завораживало.
— Что не спишь? — вполголоса спросил Прохвост, поймав её взгляд в зеркале.
— Да так, — ответила она. — Интересно. И тебя одного оставлять не хочется.
— Боишься, не справлюсь? Оказалось не так сложно, даже и ты сумеешь. Я тебя потом поучу, если хочешь.
Поучит он! Сам-то едва за руль сел, даже не знает, для чего все эти рычаги и приборы.
Хитринке, конечно, вовсе не хотелось признаваться названому брату, что она в нём сомневается. Да и не то чтобы она сомневалась, так, подумала, что присмотр не помешает.
— Здесь и лечь-то негде, — увильнула она. — Эх, а ведь я могла бы сейчас спать в той тёплой и мягкой постели в доме Эдгарда!
— Жалеешь, что не осталась?
— Жалею. Но если осталась, жалела бы больше. А слышал, торговец сказал, будто знает моих родителей?
Прохвост молчал, и Хитринка продолжила:
— Как думаешь, мог он говорить правду? Веришь, что они живы?
— Не знаю, — ответил хвостатый. — Ведь ты сама видела сегодня, как ниоткуда появляются те, кого на свете быть не должно. А если подумать, Эдгарду страшно нужна Марта, и он мог выдумать всё, чтобы нас остановить. Так что может быть по-всякому. Но слишком-то старику я бы не верил.
— А вдруг они в темнице! Томятся там десяток с лишним лет, а Эдгард откуда-то прознал? Ты же слышал, он работал на правителя. Тогда, может быть, я их ещё увижу.
— И скажешь, как ненавидишь?
Хитринка смутилась до слёз.
— Наверное, всё же спрошу сперва, за что они так...
— Бедная сестрёнка, — с нежностью и любовью сказал Прохвост. — Ведь ты давно не дитя и способна справляться без матери и отца, а всё-таки не можешь это отпустить. Что ж, надеюсь, твоя мечта сбудется, и ты не останешься разочарована.
— Что ж, и я надеюсь, — вздохнула Хитринка, а затем прыснула, когда Карл неожиданно и громко захрапел во сне.
Она тут же зажала руками рот, чтобы никого не разбудить. Впрочем, крепкому сну Марты ничего не мешало, да и утомившийся Карл не раскрыл глаза. Только ворон уставился на Хитринку чёрным глазом, нахохлившись сердито.
— Тебе бы всё смеяться, — укоризненно сказал он. — Птицу кормила?
Хитринка замерла, вслушиваясь в интонации незнакомого голоса, проступающего сквозь птичий, но ворон больше ничего не сказал. Надувшись и встопорщив перья на спине, он примостил туда клюв и вновь погрузился в дремоту.
Глава 29. Прошлое. О том, что придумал Альседо, и о том, что придумал Ковар
Следующей ночью
Усадив Вольфрама на колени, пернатый прикоснулся к его голове тонкими пальцами, прикрыл глаза. Чуть позже отнял руки и велел Ковару:
— Выпусти его! И жди ночи, когда он вернётся. Я послал его за семенами лозы, показал, куда лететь и что искать. Надеюсь, он справится...
— Выпущу. Но к чему такая спешка? Ведь вы говорили, что семена всё равно некому прорастить. Сегодня я бы лучше посидел над сердцем, важно закончить эту работу как можно скорее.
— Да, в том и дело... Есть у меня одна мысль. Как дождёшься ворона, спрячь эти семена внутри сердца. Сможешь?
— Сделать-то можно, да только до Вершины ведь далеко, а у ворона крыло было повреждено, летать он с тех пор не очень-то любит. Этот путь может занять у Вольфрама три, четыре дня, а то и больше, а Грету нужно вытащить из темницы уже сейчас. Нельзя ждать!
— Значит, молись Хранительнице, чтобы девушка продержалась. Такой шанс нельзя упускать! Когда план твоего друга провалится, вы ещё поблагодарите меня.
Ковар молчал, и тогда пернатый добавил:
— И потом, для меня это возможность обеспечить спасение дочери. Ведь она не нужна вам, и никто не собирался мне в этом помогать, не так ли? А так вы хотя бы попытаетесь...
— Может быть, в другой раз? — умоляюще произнёс хвостатый. — Когда сердцу потребуется починка или замена. Всё равно ведь долгие годы ждать, пока подрастёт ваша дочь.
— Моё первое — вы его чинили — служило больше десятка лет. И второе, которое вам наверняка отдадут для ремонта позже, столько же. Не хочу тебя пугать, но ты сам можешь столько не прожить, мальчик. А с другими мастерами я, может быть, никогда не встречусь, и ты не сумеешь передать им семена лозы. Так что или сейчас, или никогда. Можешь поступить по-своему, но ко мне в таком случае больше не приходи. Осмелишься — подниму тревогу. Если солжёшь мне, узнаю.
— Я... хорошо, я постараюсь, — угрюмо сказал Ковар, подхватил ворона и вышел.
Белую точку быстро поглотила тьма, хлопанье крыльев затихло вдали, и хвостатый взмолился Хранительнице, чтобы Вольфрам обернулся туда и назад как можно скорее. Каждую минуту следующего дня, оставаясь наедине со своими мыслями, он просил, чтобы Грета продержалась ещё немного. А работа между тем была уже почти закончена.
— Вот счастье-то, — сказал ему вечером измождённый мастер, промывая покрасневшие от напряжения глаза. — Завтра уже отдадим эту дрянь правителю. Если повезёт, завтра и обниму мою доченьку.
— Мастер Джереон, — с тяжёлым сердцем сказал Ковар, — придётся повременить.
— Что? Зачем это?
— Мне нужно, чтобы вернулся ворон. Если его не будет этой ночью, значит, следующей. Если и тогда не будет, подождём ещё одну.
— Да ты бредишь, что ли? — рассердился мастер. — К чему нам ждать твою птицу?
— Он принесёт семена серебряной лозы, — решился рассказать хвостатый. — Это единственное, что может принести гибель пернатому, даже потерявшему силу, как господин Ульфгар. Поместим их внутрь...