Серебряная пряжа
Шрифт:
— Накину, только отпусти, — хрипит хозяин.
А чорт все держит:
— Подожди, — говорит, — я с тобой еще малость поиграю.
Снял он с Якова поддевку и картуз, на себя надел.
— Обещанное исполни. Не исполнишь — плохо тебе будет: второй раз наведаюсь. Что не по справедливости поступишь — упреждение сделаю. Сначала свой палец пришлю, а потом сам наведаюсь, и тогда пощады не жди. А теперь вставай! — приказывает. Отворил дверь.
— Выкатывай, да не вздумай оборачиваться. Так и встанешь каменным столбом —
Видит Яков, что чорт не шутит. Идет, не оглядывается. Загнал чорт Якова в самый темный угол под крышу. Тут и отстал. Опомнился хозяин, а чорта нет.
В проходной будке сторож остановил Якова:
— Стой, кто такой?
— Ослеп, что ли? Я хозяин фабрики.
— Бреши! Хозяин час назад прошел. В своей поддевке да в своем картузе.
— Приснилось тебе, — огрызнулся Яков. — А поддевку и картуз я в конторе оставил.
Сторож своими глазами убедился: и верно — хозяин. Пропустил и поклонился низенько, спокойной ночи пожелал. А сам смекает: ай и взаправду вздремнул, ай привиделось, что хозяин прошел… Да нет, думает, глаз не смыкал. Что за диковина такая?
Утром хозяин появился на фабрике сердитый, приказывает краски вылить.
— Чан большой, дубовый выкатите да изрубите на дрова.
— Зачем хорошую вещь портить? — полюбопытствовал Аким.
— Не твое дело, — огрызнулся Яков.
Сделали, как приказано: краску вычерпали и к вечеру чан на двор выкатили, чтобы завтра рубить.
Утром чуть свет хозяин в контору катится, глянь — на ступеньке лежит черный камушек, продолговатый, наподобие огуречка, — чортовыми пальцами такие-то зовут.
Обомлел Яков. Сразу сообразил: уведомление это. По всему видно чорт разгневался, что жилище его потревожили. Яков положил камень в карман, а сам скорее в красильную. Кричит:
— Ну-ка, ребяты, минтом чан на старое место поставьте и лаком покройте. Краску разведите, какая была. Да без моего приказа той краски из чана не черпать.
— За что такая честь? — спросил Аким.
— Не твое дело.
Водворили чан на старое место, лаком выкрасили, краски в нем полно, а брать ее не берут.
— Знать Яшка свихнулся! — толкуют меж собой фабричные.
Подошло время жалованье платить. Конторские написали листы, проставили там, сколько кому. Спрашивают Якова:
— С ткачих по пятиалтынному скидать?
— По пятиалтынному.
— А с Акима трешницу?
— Пропади он пропадом, не надо с него брать.
Выписали, значит, накануне выплатные листы, но не тут-то было. Под самыми дверями дома нашел Яков чортов палец. В оторопь хозяина бросило. Вот, думает, чорт все мысли наперед угадывает.
Пожаловал Яков на фабрику — с фабричными у него обхождение другое, не рычит, не кричит, как раньше. Словом стал немножко на человека походить. Отдал конторским распоряжение:
— Ни с кого штрафы не брать… Ни с ткачих, ни с отбельщиков.
Слух о том
Медведь не медведь, а дело вышло на пользу народу. Переменился хозяин. Не то, чтобы больно ласков сделался, но оторопь его какая-то охватывать стала. Где ни идет, а все кого-то остерегается, ровно гонится за ним кто. Вечером по цехам один не бродит, в красковарку после работы не заглядывает.
Прошло так времени немало, и попытался Яков опять защемить чужой грош: заставил два воскресенья народ в красильной бесплатно отрабатывать. Аким ему и говорит:
— Воля ваша, а не по справедливости поступаете.
— Одни дураки теперь по справедливости живут, — обругал Акима хозяин.
А сам домой идет — трясется. Издали увидел: на парадной чортов палец лежит. Сразу за конторщиком послал, приказал ему:
— Разнеси красковарам по домам, что полагается за воскресные дни, пусть масленицу празднуют.
Пришлось конторщику с утра до вечера по городу бегать.
С Акимом между тем беда стряслась: ослеп. Пришли его фабричные проведать. Аким и говорит жене:
— Принеси-ка из клети мешочек с моим золотом.
Жена принесла, Аким взял его, а не развязывает.
— Вот, — говорит, — мое золото… Другие на него ничего не купят, а я покупал себе, да и вам дарил. Все дело зачалось с того дня, когда я в чан бухнулся. Уж очень хотелось мне свой рецепт испытать. Знал я, что моя краска лучше немецкой.
Вытряхнул Аким на одеяло черные камушки:
— Когда хозяин задурит, обижать вас станет, вы ему по камушку на порог подбрасывайте.
Аким вскоре умер… Один красковар пошел к дверям хозяина с камушками, да и попал сторожам в руки. Сграбастали его, а камушки отобрали. Яков догадался… Ну, после того на фабрике совсем житья не стало рабочим, и больше всех доставалось красковарам.
Хозяин-то упущенное взялся наверстывать.
ШАЛЬ С КИСТЯМИ
Фабриканты ивановские, бывало, кто чем славился; кто платками, кто салфетками, кто плюсом. Что базарно сбывать, то и работали. А Куваев, одно время, так тот шалями, всех забил. У Маракушина какие мастера были, а по-куваевски все ж не умели печатать.
Душой всему на куваевской фабрике был Илюха, заглавный колорист.
Прежде-то, недалече от Покровской горы, такое веселительное заведение было, вроде театра. Что там творилось по базарным дням, а пуще всего на масленице!
Вот однова в те поры певица в город заявилась. Чтобы послушать ее, у самых дверей одну скамейку для хозяйских служащих отвели. На эту скамью и пробрался Илья. Больно уж он любил послушать, как поют.