Серебряная пряжа
Шрифт:
Ушел и ушел. Вроде и забывать о нем стали. Где устроился, чем промышлял, никто не ведал.
Однова повез лоботряс ситцы к Макарью на ярмонку. Туда живой доехал, а оттуда встретили его на дороге, возок в канаву опрокинули. Так его под возком-то и нашли. Железкой его стукнули. Выручка вся при ём осталась, не дотронулись. И на поддевку суконну не польстились. Видно Другой расчет был. Не часто, а бывало и так, что своим судом рабочие хозяев судили.
ПЕТЬКА-МЕДЯЧОК
Помню
О ту пору как раз ирбитский купец-оптовик и заявился. Свой манер привез: вынимает лоскуток с хитрым узором, заказывает подогнать под него колер. Такой узор, говорит, в Ирбите в большом ходу. Тихон бы тот раз-два и снял манер, у него глаз-то наметан был. А теперь дело встало.
На другой день сразу двое и пришли рядиться на тихоново место. Первый-то Гордей, парень с Тезы откуда-то, чуб русый из-под картуза на полщеки. Другой — Поликарп, юркий, словно щуренок, подслеповатый на голове ни волоса, смолоду растерял.
У Поликарпа своя рука в конторе оказалась: дядя его в старших конторщиках у Маракуши ходил. Ну, известно дело, на свою ногу никто топора не уронит. Конторщик своего племянника подсовывает, по-родному.
Хозяин решил провер учинить обоим: одного в срисовальщики, другого, кто послабей окажется, — в сушилку, к барабанам. Дали им манер, что ирбитский купец привез: списывай на свои манерки; кто как горазд. А узор мудреный был. Попотели наши мастера, а все ж-таки сделали. Гордей срисовал — комар носа не подточит, на один волос не сфальшивил. У Поликарпа похуже вышло: нехватило ни уменья, ни терпенья. Но он духом не пал, норову в нем, хоть отбавляй, задумал что-то.
Старший конторщик в рисовальном ремесле малость понимал: пошептался он с Поликарпом да и поменял манерки.
Утром хозяин глянул и сразу определил:
— Поликарпа в срисовальню, Гордея — в сушилку.
Гордей почесал было в затылке, да делать нечего: с хозяином спорить не станешь.
Ходит Поликарп гоголем, глаза к брусу, нос к потолку, знамо дело, рад. Однако перед Гордеем, где ни встретятся, за полверсты картуз снимает.
Ты, брат, на меня не обижайся! Я тут не причем, такова хозяйская воля. Моя расцветка пала хозяину ближе к сердцу. Верь мне: я твой первый друг.
Заступил Поликарп в рисовальню, Гордей к барабану, пошли они маркизет печатать. И так задалось, что сам ирбитский купец не нахвалится.
Еще у Тихона, того, что помер, был ученик, Петькой его звали. Весь он в красноту отливал, ровно горшок обливной, — и волосы и одежда. Кто рыжиком, а кто медячком его кликал. Поликарп его мало-помалу оттер от ученья, а на его место сестрина парня приткнул. Петька сначала в конторе полы мел, на посылках бегал, а потом и оттуда его спихнули.
Затосковал медячок, подрядился он
Гордей увидел Петьку, привел. И с первого разу крепко привязался к нему паренек. Придет к Гордею и все с вопросами.
— А это к чему? А это зачем?
Гордей ему растолковывал: видел, что пареньку фабричное дело по душе пришлось.
Ирбитскому купцу с узором потрафили. Отправил он обоз с товаром в Ирбит и второй заказ дает, вдвое больше прежнего. Маракуша и говорит Поликарпу:
— Заказы большие пошли, одному тебе не управиться, не подставить ли под первую руку еще и вторую — полегче будет.
И называет хозяин Гордея.
Поликарп и расписал своего друга как следует: назвал человеком зряшным, пустым, со всеми ярыжками, забулдыжниками-де Гордей ладит, заглазно хозяина костит, и дома-то не ночует, а все у сударок, и на исповедь и на причастье не ходит, и мануфактуру с фабрики тайком хлудит. А что касается узоров, то списывать он не может, только портить станет, надо другого найти.
И прочит за подручного к себе сестрина сына.
Маракуша все это на заметку взял, велел следить за Гордеем и обо всем докладывать.
Только Поликарп из конторы, Гордей ему навстречу: к хозяину идет.
Поликарп и начал наговаривать, будто хозяин житья не дает, мастеров ругает, узорами недоволен.
Гордей все ж пошел к Маракуше, не велика, мол, просьба: своей девке батисту на платье хотел попросить.
Маракуша слушает да головой покачивает:
— Что же ты мало просишь: на одно платье? Проси на два.
— Мне много-то не надо, — отвечает Гордей. — Да и отрабатывать дольше придется.
Не внял он сразу, куда гнет хозяин.
А Маракуша не отстает, все кочевряжится.
— Нет, на одно тебе мало, что тогда в кабак-то понесешь? Украдешь, что ли?
Гордей пунцовым ситцем вспыхнул, но сдержался:
— Признаться, по кабацкой части я не охоч. А коли на два платья раздобришься, давай, отработаю.
Маракуша закричал:
— Разгорелись глаза! Ступай вон, ничего не получишь. А самовольно возьмешь, под острог подведу. Все я про тебя знаю.
Так и ушел Гордей ни с чем. Пожалел: зря не послушал упрежденья Поликарпа. Ну, да ладно, вперед наука.
А Поликарп шепчет:
— Надень штаны с запасцом да обмотайся батистом. Вот тебе и подарок для невесты. Сколько раз я так делал. Сторожу в будке моргну, все будет шито-крыто.
Гордей обеими руками замахал. На многих отделочных жить приходилось, а ленточки чужой не украл. Легко пятнышко нажить, да не легко его смыть. Худая слава придет, никаким нарядом ее не прикроешь. Не согласился, одним словом, воровать. Погода-то в ту пору разненастилась. Один день солнечный, а то вдруг и польет, и польет дождик. К ненастью у Гордея и прежде ноги побаливали, а тут на грех еще по-намял, лодыжки натер. Обуваться, разуваться — одна маета. Гордей снимал сапоги, бросал их в угол за ящик да так босиком и шлепал. А то после этого и домой босой пойдет, — сапоги через плечо.